Особый пункт содержал требование свободного плавания русских судов по Амударье, причем хан мог брать 2,5 %-ную пошлину в свою пользу с перевозимых пароходами товаров.
Хивинским подданным, женившимся в России на мусульманках, разрешалось вывозить свои семьи в Хиву в случае согласия последних[81].
Хану предлагалось подписать эти условия.
Переговоры шли медленно. В итоге Игнатьеву удалось убедить хана принять почти все условия. Он даже превысил требования «Обязательного акта» об оценке привозимых из России товаров, договорившись, что она будет производиться не при их ввозе, а после продажи. Товары, посланные с караваном миссии одним из оренбургских торговых домов, были быстро распроданы в Хиве по этим правилам, и 2,5 %-ная пошлина с них составила 105 червонцев, в то время как по старым правилам надо было уплатить 520 червонцев. «Ежели бы нам удалось добиться чего-либо подобного в Бухаре, то первенство наше на среднеазиатских рынках и уничтожение перевеса торговцев магометанского вероисповедания над природными русскими было бы почти обеспечено», – писал Игнатьев Ковалевскому[82].
Однако допустить плавание русских судов по Амударье хан решительно отказался. Этого не хотели хивинские купцы, страшась конкуренции, но главное заключалось в опасении, что допуск русских судов преследует цель завоевания ханства. В 1858 г. Россия таких целей еще не ставила, но Игнатьев предполагал их в перспективе. В письме к Ковалевскому от 20 августа 1858 г. он замечал: «Нам рано или поздно придется занять устье р. Аму и построить там укрепления для облегчения плавания наших судов»[83].
МИД возражал против применения силы. Ковалевский предупреждал Игнатьева: «Сделайте, что можете сделать, но только не войну. Легко ее начать, да нелегко вести»[84].
Хивинцы, опасаясь, что русские суда войдут в реку, стали принимать меры к постройке крепости в устье и прорытию каналов для обмеления Аму. Одновременно хан предъявил Игнатьеву требование о возвращении кочевавших в российских владениях каракалпаков и установлении границы с Россией по Сырдарье. От обсуждения этих вопросов Игнатьев уклонился, ссылаясь на неимение полномочий.
Встречные требования хана возмутили Игнатьева. Он заявил, что Россия может ввести суда в Амударью и без разрешения хивинцев. (Еще раньше, предвидя отказ хивинцев, он писал отцу, что с величайшим удовольствием весной следующего года возглавил бы экспедицию по занятию низовьев Амударьи и прошел по ее течению к индийской границе[85]). Это было отступлением от инструкции МИД, которая требовала введения судов только с разрешения хана. Настойчивость и твердость Игнатьева, его убеждения в преимуществах дружбы с Россией подействовали было на хана, который, как показалось Игнатьеву, уже готов был согласиться на пропуск судов. Однако в это время до хана дошли известия о промерах и топографических съемках реки, сделанных русскими. Кроме того, ему не понравилась просьба Игнатьева отпустить пленных персидских солдат (о чем ходатайствовал перед Россией персидский шах): персидские пленники являлись рабочей силой, на которой строилось все благополучие Хивы. На 500 тыс. чел. коренного населения в ханстве было 200 тыс. рабов. Масла в огонь подлило известие о том, что в Кунграде на русском пароходе укрылся беглый персидский пленник, которого Бутаков решительно отказался выдать. Все это вкупе с требованиями владетелей Бухары и Коканда, которые, по словам хивинского хана, не разрешали ввод русских судов в Амударью, привело к твердому отказу последнего пропускать суда. Игнатьев понял, что дело проиграно. Чтобы соблюсти приличия и показать, что он покидает Хиву без злобы, посланник 23 августа устроил в резиденции посольства прием для важнейших сановников Хивы. Гости получили подарки, а кроме того, унесли в рукавах своих халатов многие предметы из дорогого сервиза, который Игнатьев вез с собой.
81
ГАРФ. Ф. 730. Оп. 1. Д. 289. Л. 92–93;
82