Караван миссии, отправившийся в Бухару, состоял из 170 верблюдов. К нему примкнули еще два торговых каравана по 50 верблюдов каждый. Путь шел по левому, нагорному, берегу Амударьи. До бухарских владений миссию сопровождал хивинский конвой. По дороге продолжали делать съемки берегов реки. При отъезде из Хивы Игнатьев послал письмо бухарскому везирю Мирзе-Азису (сам эмир находился в войсках, так как Бухара воевала с Кокандом). Он сообщал о своем пребывании в Хиве и постарался представить действия хивинцев таким образом, чтобы восстановить против них эмира (например, писал о том, что хивинцы свой отказ пропустить русские суда объясняли давлением на них Бухары). Игнатьев не погрешил против истины, но полагал, что акцент на подобные факты осложнит и без того не очень приязненные отношения между двумя владетелями. Этот дипломатический прием впоследствии вошел в арсенал средств, которыми оперировал Игнатьев-дипломат, и дал основания обвинять его в коварстве и хитрости. Однако иногда он срабатывал безошибочно.
Когда караван перешел на правый берег Амударьи, Игнатьев получил письмо из МИД, разрешавшее ему вернуться, но, как он писал в своих воспоминаниях, не воспользовался им, «опасаясь обвинений в трусости и неудаче»[91].
В составе конвоя многие казаки болели лихорадкой, один из них умер. Не обошла лихорадка и некоторых членов миссии. Заболевшего астронома Струве пришлось отправить к Бутакову на пароход в устье Амударьи. Больных везли в повозках. Игнатьев всячески поддерживал бодрость духа конвоя и членов миссии, заставлял песенников петь песни, шутил и балагурил. В одну из ночей караван подвергся нападению туркмен, но их разогнали выстрелами сигнальных ракет. Это ободряюще подействовало на всех, болезнь неожиданно прекратилась. «Доктор был очень смущен неожиданным для него результатом нравственно-нервного лечения», – писал Игнатьев. Однако об инциденте распространились преувеличенные слухи, а в Петербурге уже говорили о смерти Игнатьева[92]. Чтобы отразить нападения, Игнатьев распорядился перестроить караван: верблюды шли не одной, а четырьмя колоннами, ночами становились в каре, внутри которого помещались лошади. Конвой также ехал сомкнутым строем.
В г. Каракуле недалеко от Бухары караван был встречен почетным бухарским конвоем и 22 сентября торжественно вступил в Бухару при огромном стечении народа. Игнатьев, зная, что пышность и торжественность имеют большое значение в Азии, постарался как можно более эффектно обставить въезд посольства в город: полицейские шестами расчищали дорогу от толпы, впереди шествовал конвой из 12 казаков, затем 8 бухарских советников, Игнатьев на рослом коне и члены посольства в мундирах, завершали шествие 10 казаков в высоких шапках и 12 драгун. Все это произвело впечатление на бухарцев.
Вот как описывал въезд в Бухару Залесов: «Справа и слева около нас бежало множество блюстителей порядка с длинными белыми палками. Но ни эти последние, ни те, которые ехали верхом, решительно не могли удержать в порядке народ, который давил нас с боков, напирая с тыла, и совершенно заграждал путь, переливаясь, как волна, с одной улицы на другую. Спотыкаясь и падая в песок, любопытные, кроме того, целыми кучами сталкивались в канавы, придавливались к заборам и получали ловкие удары в спину, в шею и преимущественно в бритую голову. Но ничего не помогало, и правоверный, только лишь побывавший в песке или луже и с помощью полицейских украсивший свою физиономию волдырями, через несколько минут опять проталкивался к поезду и бежал около него с самым веселым лицом»[93]. Без сомнения, эта картина наполняла радостью сердце Игнатьева. Впечатление от приезда посольства могущественного северного царя было колоссальным и надолго запомнилось жителям Бухары. В своей дальнейшей дипломатической деятельности Игнатьев нередко прибегал к таким эффектным выездам, считая, что этого требует престиж России.
В Бухаре посольство встретило совершенно иной прием, чем в Хиве. Так как эмир отсутствовал, то Игнатьев сейчас же начал переговоры с везирем Мирзой-Азисом, который фактически управлял делами ханства. Из уважения к российскому посланнику везирь вел переговоры на европейский лад, то есть сидел на стуле, а не на ковре. Предложения русской стороны мало чем отличались от тех, которые были представлены Хиве: уменьшение на 50 % торговых пошлин и справедливая оценка товаров, допуск временного торгового агента и устройство караван-сарая для русских купцов, освобождение русских пленных, наконец, разрешение плавания русских судов по Амударье. Относительно торговых вопросов в целом везирь не возражал. Со своей стороны он просил взимать в Оренбурге с бухарских торговцев 5 %-ную пошлину. Но эта просьба была Игнатьевым отклонена под благовидным предлогом. Он даже умолчал о тех уступках в торговых делах, которые предписывала ему инструкция МИД.