— Для меня может быть уже слишком поздно. Я глубоко завяз в их чертовой семейке, — темные глаза встречаются с моими, в них читается печаль.
— Нет, нет. Сегодня хороший день, — я хлопаю его по плечу и отхожу от стола. — Этот пожар потушен. Давай погреемся в пепле еще одного павшего труса.
— Да, босс. Спасибо за помощь и за то, что защитил меня, — его акцент усиливается по мере того, как алкоголь овладевает им. Похоже, выпивка которую он разделил со мной, была не первой.
— Спокойной ночи, друг.
Прохладный ночной воздух приятно ощущается на моем раскрасневшемся лице. Я не часто пью напиток нашей Родины, предпочитая более мягкую текстуру бурбона.
Но сегодня был вечер для праздника.
Темная кожа обнимает меня, когда расслабляюсь на водительском сиденье своего «Линкольна». Сегодня вечером в водителе не было необходимости, Иванов живет недалеко от моего поместья.
Короткий кивок охраннику у ворот, и я въезжаю на широкую подъездную дорожку, ведущую к моему огромному дому. Более двадцати тысяч квадратных футов после последней пристройки, и все же этого недостаточно для моей большой семьи.
А по обе стороны расположены пять новых фундаментов, гостевые дома для моих сыновей. Меня раздражает, что работы приостановлены, я надеялся, что это станет сюрпризом, когда они приедут этой зимой.
Безопасное место, если у них когда-нибудь появятся семьи. Уединение при длительном визите.
Я не могу дождаться, когда в зале главного дома снова зазвучит детский смех. Прошло слишком много времени с тех пор, как младший вырос и съехал.
Дверь гаража начала опускаться, загорается яркий свет.
Одной ногой ступаю на полированный бетон, когда тихий голос прерывает мои мысли.
— Мистер Петров?
Вскакивая с сиденья, распахиваю заднюю дверь и вытаскиваю маленькую темную фигурку с заднего сиденья.
Прижимаю ее к машине, одной рукой держу за горло, в то время как другой нащупываю нож, который всегда прячу за поясом.
Действие, заложенное в инстинкте, заставляет меня почти перерезать шею незваному гостю, прежде чем взгляд зеленых глаз, наполненных слезами, ловит мой.
Наталья Иванова.
— Какого черта ты делаешь в моей машине? Твой отец знает, что ты здесь? — мои пальцы разжимаются, но я все еще прижимаю ее к машине.
Ее нижняя губа дрожит.
— Вы сказали, что позаботитесь о нашей безопасности, — ее руки ложатся на мое запястье, сжимающее шею, но она не делает движения, чтобы убрать мою руку.
Я чувствую, как мои глаза сужаются, когда смотрю на нее. В последний раз, когда видел ее, я не присматривался слишком внимательно. Теперь смотрю на медный локон, падающий ей на лоб, на мягкий изгиб губ, когда она нервно их покусывает. Раскрасневшиеся щеки контрастируют с жаром, который обжигает мою ладонь.
Если бы она не была дочерью моего самого лучшего друга, я бы назвал ее красавицей.
Но сегодня я называю ее незваной гостьей.
— Ты не ответила на мой вопрос. Объясни, почему я не должен просто выбросить твой обезглавленный труп в реку за то, что ты пробралась в мою машину?
Адреналин от неожиданности превращается в гнев из-за ее обмана.
— Мистер Петров. Пожалуйста. Я умоляю вас, защитите меня!
Я чувствую, как дрожит ее подбородок под моим большим пальцем.
— Защитить от чего? Это работа твоего отца. Не моя.
Ослабив хватку, я пытаюсь вытереть тепло ее кожи о свои брюки, прежде чем убрать нож обратно в ножны.
Она не представляет угрозы. Миниатюрная девушка с испуганными глазами, скрывающаяся под темным капюшоном толстовки.
— От Коскович! — кричит она, когда я отворачиваюсь.
Эти слова заставляют меня остановиться. Даже несмотря на перемирие, это все же та семья, которая принесла столько боли и страданий моей собственной.
Я поднимаю руку, все еще стоя спиной к ней и одним пальцем приглашаю следовать за мной.
— Рассказывай.
Дверь машины захлопывается, и ее легкие шаги следуют за мной из гаража в фойе и дальше в главную кухню.
— Светлана накачивала меня наркотиками с тех пор, как вышла замуж за моего отца, — тяжесть мягкого голоса заставляет меня замереть.
Напряжение охватывает плечи, когда смотрю на нее.
— Что?
Они женаты четыре года. Она все это время была под наркотиками?
Робкий изгиб ее шеи и узкий разлет бровей подтверждают правдивость ее заявления.
— С тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, и начала бунтовать. Она хотела, чтобы я была тихой и покорной. Пожалуйста, мистер Петров, вы единственный, кого я знаю, кто могущественнее ее. Это правда, что вы сказали? Что вы защитите меня?