Чем в большем родстве находятся виды, сделал заключение Вавилов, тем четче выражены ряды изменчивости признаков. Они гомологичны, то есть сходны, параллельны. Параллели есть не только между видами, но и у близких родов: ряды ржи повторяют признаки, характерные для соседнего рода пшеницы; тыквы некоторыми чертами схожи с дынями и огурцами, а у вики разнообразная окраска семян копирует окраску семян чечевицы.
Основные свои положения о гомологических рядах в мире растений Николай Иванович сформулировал так:
«1. Виды и роды, генетически близкие, характеризуются рядами наследственной изменчивости с такой правильностью, что, зная ряд форм для одного вида, можно предвидеть нахождение параллельных форм у других родов и видов. Чем ближе генетически расположены в общей системе роды и линнеоны, тем полнее сходство в рядах изменчивости…
2. Целые семейства растений в общем характеризуются определенным циклом изменчивости, проходящей через все роды и виды, составляющие семейство».
Вавилов закончил говорить — в зале было тихо первые пять секунд. И вдруг — гром оваций! Восторженный голос профессора В. Р. Заленского перекрыл все аплодисменты:
— Наш съезд стал историческим — это биологи приветствуют своего Менделеева!
А Николай Максимович Тулайков, человек на похвалы очень сдержанный, сказал позднее так:
— Что можно добавить к этому докладу? Могу сказать одно: не погибнет Россия, если у нее есть такие сыны, как Николай Иванович.
Об открытии Вавилова со съезда в Совет народных комиссаров страны отправили большую телеграмму: «Москва, Совнарком… На Всероссийском селекционном съезде заслушали доклад проф. Н. И. Вавилова исключительного научного и практического значения с изложением новых основ теории изменчивости. Теория эта представляет крупнейшее событие в мировой биологической науке, соответствуя открытиям Менделеева в химии, открывает самые широкие перспективы для практики. Съезд принял резолюцию о необходимости обеспечить развитие работ Вавилова в самом широком масштабе со стороны государственной власти и входит об этом со специальным докладом».
Эта телеграмма и другие материалы Всероссийского съезда селекционеров появились в газетах рядом с боевыми сводками с фронтов и были весьма знаменательны как вестники близкого мира, как знаки грядущей победы над голодом и разрухой. Так имя ученого-исследователя стало широко известно растениеводам и селекционерам страны. И не только в России.
ДНИ ЦВЕТЕНИЯ ЛОТОСА
И в дни съезда, и после него Николай Иванович чувствовал в себе подъем сил — и душевных, и физических, необыкновенную ясность мысли. Открытие, вначале пришедшее как некое озарение, над доказательством верности которого пришлось-таки много поработать и многое испытать, было признано коллегами учеными, получило неожиданно высокую оценку и имеет большую практическую ценность…
И в этом переплетении событий и волнений он постоянно видел рядом с собой улыбающуюся Леночку Барулину. Она искренне радовалась его успеху. И себя чувствовала окрыленной: на съезде ее доклад заметили и отметили.
Но потому ли только они улыбались друг другу, искали случайных встреч? Николай Иванович вдруг осознал: он влюбился. Чувство любви и восторга внезапно, как пламя, охватило их сердца.
Этот огонь не угасал и во время экспедиции в низовья Волги, предпринятой вскоре после съезда. Энтузиазм ученых был настолько велик, что они дружно согласились отправиться в дальнее путешествие, хотя Гражданская война не утихала. Пароход отправился вниз по течению меж безлюдных берегов — казалось, все затаились в страхе перед опасностью. Но путешествие обошлось благополучно: Астрахань встретила исследователей гомоном базаров арбузами, фруктами — всей роскошью юга. И повсюду было многолюдно.
Потом на катерах пробирались по протокам необъятной волжской дельты. Стояли дни цветения лотоса. Из воды, чистой и теплой, над крупными блестящими зелеными листьями поднимались необыкновенно красивые розовые и алые соцветия. Тишину нарушало лишь негромкое кряканье уток. В лагунах собирали для коллекции цветы и корневища лотоса, вылавливали водяной орех, вытягивали целые оплетья водяных лилий. Кругом царил первозданный, ничем не нарушаемый покой. Заря таяла и гасла в камышовых зарослях, а вскоре загоралась снова. Побывали с пароходом и в Быкове, на родине самых крупных в мире арбузов, лакомились ароматными дынями в Дубовке. До озера Эльтона добирались уже на верблюдах. Своеобразно здесь было само земледелие — на солонцах и солончаках. Значительное место в посевах занимало просо. Собрали богатую коллекцию его разновидностей, не считая и других растений, типичных для засушливой степи.
В Саратов возвратились с большими вьюками, полными бумажных мешков с образцами. Николай Иванович сразу же приступил к их разборке, начал готовить книгу «Полевые культуры юго-востока», основой для которой послужили результаты трехлетнего изучения коллекций и материалов экспедиций по Саратовской и окрестным губерниям. И здесь, в центре России, тоже оказалось немало сортов и разновидностей культур, ранее неизвестных ученым.
В Воронеже собрался первый Всероссийский съезд ботаников. Вавилова попросили и здесь выступить с докладом о гомологических рядах. И снова — слова о большом открытии, о практической ценности его для селекции… в общем, полная поддержка ученых-ботаников.
Из Воронежа Вавилов поехал в Козлов: давно хотелось познакомиться с Иваном Владимировичем Мичуриным, об удивительных гибридах которого был немало наслышан, о них не раз упоминали и участники съездов.
Встретил Николая Ивановича еще совсем не старый человек, на вид довольно суровый, сдержанный, неразговорчивый. Провел по усадьбе, показал свои питомники и сад. Здесь, к удивлению Николая Ивановича, было столько нового, нигде дотоле невиданного: множество сортов и гибридов плодовых и ягодных культур, полученных в результате скрещивания генетически и географически отдаленных форм и непохожих ни на какие другие. Как, какими методами, исходя из каких соображений ему удалось их вывести? Как они себя чувствуют здесь, в Козлове, и как проявляют, особенно межвидовые и межродовые гибриды, материнские и отцовские признаки?
Видя искреннюю заинтересованность ученого и понимание сути дела, Мичурин все больше проникался к гостю доверием. Казалось, их беседе не будет конца. А в старом доме Мичурина сундуки, стоявшие у стен, оказались полны аккуратно переписанными на машинке своеобразными книгами-отчетами о проведенных скрещиваниях и полученных результатах, описаниями сортов и их свойств, причем все — с тщательно сделанными авторскими рисунками.
Николай Иванович, конечно, не раз встречал его статьи в журналах, но он и представить себе не мог, что тут, на окраине уездного городка, вдали от научных центров, в самых примитивных условиях, трудом одного человека и силами его небольшой семьи выполнена работа, которая будет иметь не только большое практическое (многие сорта украсили бы любой сад в средней полосе России), но и неоценимое научное значение. Поэтому стал убеждать Ивана Владимировича подготовить труды к печати, чтобы выпустить их целым собранием: ведь многое для этого уже сделано.
Сразу же по возвращении в Саратов Вавилов обратился в Наркомзем с запиской, в которой просил оказать Мичурину всяческую помощь. Эта просьба была услышана. Вскоре земля с садом была закреплена за Мичуриным пожизненно, выделен академический паек, выдана значительная сумма денег. Благодаря этому работа по селекции и размножению садовых культур могла быть поставлена более широко. И это действительно вскоре случилось.
НА БЕРЕГАХ НЕВЫ
В январе 1920 года к Вавилову пришла скорбная весть о смерти Регеля: он не выдержал лишений и отправился в весьма дальний и нелегкий по тому времени путь — под Вятку, в Грахово, к родным жены. Как рассказывали потом очевидцы, он был в приподнятом настроении, подтянут, бодр, шутил по поводу своего отъезда, что-де подкормится немного на сельских харчах, а к весне намерен вернуться в Питер и возродить свой обезлюдевший Отдел. Обещал даже обдумать одну проблему и, вернувшись, сделать доклад о мерах по развитию семенного дела.