В конце 1936 года «наверху» приняли решение не проводить в Москве VII Международный генетический конгресс, хотя годом раньше Академия наук СССР официально обратилась в международный комитет по организации конгресса с приглашением провести его в Москве, а Совнарком СССР утвердил состав национального оргкомитета. Ученые разных стран уже сообщили о своем участии в конгрессе, да и сам Николай Иванович серьезно к нему готовился.
Когда президентом ВАСХНИЛ стал Т. Д. Лысенко, то вопрос о проведении в СССР когда-либо этого научного форума вообще отпал. Проведение его перенесли в Эдинбург на более поздний срок.
Николай Иванович Вавилов, конечно, тяжело переживал все эти неожиданные для него и унизительные для страны события. Ведь еще задолго до конгресса ему от профессора Крю пришло такое письмо: «Дорогой профессор Вавилов! Как генеральному секретарю седьмого Международного генетического конгресса мне выпала большая честь известить Вас, что организационный комитет единогласно и при всеобщем одобрении избрал Вас президентом конгресса. Более удачного выбора на этот пост сделано быть не могло… Я считаю, что успех конгресса обеспечен заранее. Во-первых, Ваша президентская речь будет, конечно, сообщением большого интереса и важности. Во-вторых, работа в области генетики в СССР в течение последних двадцати лет оставила настолько глубокий след в науке, что совершенно естественно высший пост на конгрессе предоставить представителю Вашей страны».
Однако в Эдинбург и в сентябре 1939 года Вавилов не приехал. Профессор Крю, открывая конгресс в качестве президента, сказал с нескрываемым огорчением: «Вы пригласили меня играть роль, которую так украсил бы Вавилов. Вы надеваете его мантию на мои, не желающие этого плечи. И если я буду выглядеть неуклюже, то вы не должны забывать: эта мантия сшита для более крупного человека».
Вавилов был вынужден обратиться с письмом к секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву и наркому земледелия СССР И. А. Бенедиктову и по такому поводу: «Во время моего отъезда на Кавказ в научную командировку распоряжением президента Сельскохозяйственной академии акад. Т. Д. Лысенко, подписанным им и ученым секретарем Н. Я. Чмора, постановлено утвердить ученый совет ВИРа в новом составе.
Совет утвержден помимо представления директора, безо всякого согласования с ним, в его отсутствие, что считаю действием, совершенно противоречащим конституции наших научных учреждений. Это тем более странно, что я состою директором Института растениеводства 20 лет, и поэтому обход директора в важнейшем вопросе о составе квалифицированного совета, по меньшей мере, является странным.
Более того, из состава совета института, действовавшего до настоящего времени, распоряжением президента изъяты наиболее крупные работники… по принципу изъятия главным образом лиц, придерживающихся научных воззрений иных, чем Т. Д. Лысенко (далее перечислены фамилии 27 сотрудников)… Это недопустимое сведение счетов путем административного вмешательства с наиболее квалифицированной группой по специальностям генетики, селекции и растениеводства…
Я прошу Вашего срочного вмешательства в это дело, чтобы приостановить угрожающий учреждению развал…»
Обращение это осталось без ответа.
Высшей точкой противостояния, пожалуй, можно назвать конференцию по генетике и селекции, проходившую 7— 14 октября 1939 года в редакции журнала «Под знаменем марксизма». Н. И. Вавилов решил «дать бой облысению науки».
Лысенко выступал с основным докладом «Настоящая генетика — это мичуринское учение», и начинался он так: «Плох будет работник (особенно, когда он занимает в науке руководящее положение), если он не будет отметать неверные, застывшие научные положения, мешающие движению практики и науки вперед. А ведь формальная генетика — менделизм-морганизм — не только тормозит развитие теории, но и мешает такому важному делу для колхозно-совхозной практики, как улучшение сортов растений и пород животных.
Успехи нашей прекрасной практики и советской науки колоссальны и общепризнанны. О них я не буду говорить, так как мне кажется, что настоящее собрание хочет от меня узнать главным образом, почему я не признаю менделизм, почему я не считаю формальную менделевско-моргановскую генетику наукой…
Генетикой советского направления, которую мы ценим и которую развивают десятки тысяч людей науки и практики, является мичуринское учение (а в науке я нескромен, поэтому с гордостью заявляю, что успехи есть немалые), и все труднее становится менделизму-морганизму маскироваться всяческими неправдами под науку…»
По инициативе Лысенко президиум ВАСХНИЛ буквально накануне этой дискуссии, даже не заслушав отчета о работе дирекции ВИРа, счел ее неудовлетворительной, нисколько не считаясь с действительным положением дела: огромные посевные площади в стране уже фактически засевали сортами, выведенными с участием образцов из коллекции института, многие были созданы на основе рекомендаций и методических разработок, полученных из ВИРа. Все это мгновенно пришло на память Николаю Ивановичу.
Нестерпимо стыдно было слушать хвастливые заверения докладчика о будущих небывалых успехах ВАСХНИЛ. Вавилов взглянул на товарищей по работе, друзей — почти все с невеселыми лицами. Каково им слушать незаслуженные оскорбления, нелепые обвинения? А хвастовство, откровенно глупое?
Когда Лысенко закончил выступление, не скупясь на улыбку на широкоскулом лице, Вавилов поднялся и начал говорить как можно спокойнее, проще и убедительнее.
— В области теории у нас имели место крупные сдвиги, особенно по разделу отдаленной гибридизации и в познании материальных основ наследственности. Школа академика С. Г. Навашина, которая давно стала ведущей в мировой науке, продолжала успешно работу. Создается крупный раздел генетической цитологии, в которой ведущую роль играет советская наука…
Далее Николай Иванович особо подчеркнул, что никакого кризиса в биологии, в том числе и в генетике, нет: все это выдумано. А о Мичурине, повысил он голос, стоит сказать отдельно.
— Лысенко и его сподручные — это настоящие, подлинные «мичуринцы», а все остальные — нет, не понимают Мичурина, не согласны с ним? Так ли это на самом деле? Не правильнее ли сказать, что «настоящие» сами себе присвоили это звание и повторяют его без конца, хотя многие точно даже и не знают, как, где, в каких условиях работал великий селекционер и что сделал. Жаль, что нельзя сюда, на это собрание, пригласить самого Мичурина — он бы рассказал… Впрочем, можно показать его письма, очень дружеские и доверительные, искренне благодарные. Мичурин настолько ценил достижения генетики, — подчеркнул Николай Иванович, — что своих учеников и помощников направлял к вашему покорному слуге, то есть… в Институт генетики. И некоторые ближайшие ученики Ивана Владимировича до известной степени являются и моими учениками.
Его давно уже беспокоили однобокое администрирование и необдуманные распоряжения Наркомзема и руководства ВАСХНИЛ по так называемому внедрению многочисленных новшеств в производственную практику: научно они были не обоснованы, обходились недешево, окупались плохо, поэтому свои соображения по этому поводу Николай Иванович высказал следующим образом:
— Решение многих спорных вопросов по существу допустимо только путем прямого эксперимента. Необходимо предоставить полную возможность опытной работы, хотя бы с противоположных точек зрения… И, наконец, последнее, что я считаю своим долгом подчеркнуть, — нужна научная, точная апробация предлагаемых мероприятий.
Занимаясь созданием, развитием, налаживанием исследовательской работы во всех учреждениях ВАСХНИЛ, Вавилов и представить себе не мог, что через несколько лет во главе ее окажется человек, с порога отвергающий генетику как науку, игнорирующий мировой опыт, выдвигающий вымышленное им и его помощниками некое новое «мичуринское учение». Вавилов не мог не коснуться поэтому сущности теоретических расхождений с Лысенко: