— Первое расхождение наше — в сущности понимания наследственной и ненаследственной изменчивости. Основой современных знаний в селекции и генетике является различие между наследственной и ненаследственной изменчивостью организмов, в понятии генотипа и фенотипа… Как будто это положение является ныне азбучной истиной, а вот академик Лысенко говорит нам, что различия между генотипом и фенотипом нет, различать наследственную и ненаследственную изменчивость не приходится, модификации неотличимы от генетических изменений. Более того, дело дошло до того, что Наркомат земледелия решает коренным образом изменить методику селекционных станций — по предложению академика Лысенко: путем воспитания, путем воздействия агротехническими методами.
Перехожу к разделу о материальных основах наследственности, о хромосомной теории, — продолжал Николай Иванович. — Я позволю себе как биолог только сказать, что хромосомная теория разрабатывается по существу не менее восьмидесяти лет. Селекционер будет в настоящее время слепым, если не будет знать этой генетической стороны. Отрицать роль хромосом, сводить все к организму в целом, к клетке, значит отодвинуть биологическую науку назад — к времени Шванна…
Третий раздел наших споров, теоретических расхождений, при этом резких, принципиальных, — наше отношение к законам Менделя, явлениям гибридной наследственности. Здесь уже подробно развивали этот раздел. Я только позволю себе как растениевод заявить, что… отрицать Менделя после сорокалетней проверки его, по меньшей мере странно.
Перехожу к следующему разделу. Нам говорят: бросьте заниматься половой гибридизацией, расщеплением, заменим половую гибридизацию вегетативной — куда проще будет дело! Речь идет, таким образом, о серьезном расхождении не только с Вавиловым, а с современным уровнем биологической науки. Мы имеем в науке большой опыт, особенно по этому разделу.
…К разделу о наследственной изменчивости. Никто из современных генетиков и селекционеров не стоит за неизменность генов. По существу генетика как наука имеет право на существование и привлекает нас потому, что она является наукой об изменчивости наследственной природы организмов.
Специфика наших расхождений, — сказал в заключение Вавилов, — состоит еще и в том, что под флагом передовой науки нам предлагают вернуться по существу к воззрениям, которые пережиты наукой, изжиты, то есть к воззрениям первой половины или середины XIX века…
Николай Иванович написал академику М. Б. Митину, председательствовавшему на конференции, своего рода письмо-пояснение:
«…На конференции мы по тактическим соображениям недостаточно остановились на организационных аномалиях. Фактическое преимущественное положение одной стороны используется ныне сознательно для администрирования, злоупотребления положением. Не случайно на конференцию не явились селекционеры-практики, на основе современной теории выведшие сорта, занимающие десятки миллионов гектаров в нашей стране. Люди, больше других давшие стране практически в смысле сортов, такие ученые, как академики Рудницкий, Лисицын, Константинов, профессор Юрьев, селекционеры Шехурдин, Плачек и другие, они оказываются тоже в лагере реакционеров.
Однобокое администрирование на нашем участке принимает характер, могущий нанести ущерб стране. Наркоматы проводят в жизнь положения, непроверенные достаточно в смысле применимости. Так дело обстоит с яровизацией, с внутрисортовым скрещиванием, с так называемым воспитанием элиты, с поздней посадкой картофеля.
Дирижерами науки становятся в широком смысле презенты и Шлыковы. С заднего хода они проникают в Наркомпрос и в другие соответствующие организации, пытаясь дискредитировать точку зрения Н. И. Вавилова, не останавливаясь даже перед программой средней школы.
В исторической перспективе, я в этом нисколько не сомневаюсь, генетическая теория восторжествует, даст огромные практические результаты. Работая 30 лет в области растениеводства, изучая внимательно поступательный ход науки и практики, я нисколько не сомневаюсь и в том, что в настоящее время генетическая теория дает неизмеримо больше, чем противоположная ей точка зрения».
Перед самым новым годом, 26 декабря, Николай Иванович выступает в газете «Социалистическое земледелие» со статьей «Какой должна стать Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина», где развивает свою версию рациональной реорганизации академии, улучшения ее деятельности, исходя из имеющегося уже опыта повышения эффективности исследований. Однако все выводы и предложения ученого остались благими пожеланиями: руководство наркомата земледелия и в целом государства остались к ним глухи. Зато со страниц изданий, из радиоэфира посыпались многочисленные обвинения в адрес генетиков, начались гонения на ученых, продолжавших мужественно заниматься ею. В опалу попали физиологи, ботаники, цитологи и другие ученые из сферы биологии.
«ПРИДЕТСЯ ИДТИ НА КРЕСТ…»
Вавилов и его школа исследователей были обречены на конфликт и борьбу с Лысенко и его сторонниками — так считает, например, академик А. А. Никонов (президент ВАСХНИЛ в 1984–1992 годах), тщательно проанализировавший сложившуюся ситуацию.
— Эти два человека — антиподы, — писал он. — Вавилов — страстность и горение в науке, энциклопедические знания, широчайший кругозор, высочайшая культура и работоспособность, терпимость и уважение к оппонентам, личная скромность и обаятельность, неподкупная честность и доброжелательность, всемерная поддержка молодых исследователей… Лысенко, — отмечал А. А. Никонов, — тоже не лишен был природной даровитости и трудолюбия, энергии и напористости, но он был малокультурен и для биолога недостаточно образован, не обладал нужным кругозором, к тому же был нетерпим к несогласным с его мнением, хитер и конъюнктурен, неточен и некорректен в исследованиях, деспотичен в отношениях с сотрудниками, крайне самолюбив и тщеславен.
Профессор Д. В. Лебедев объясняет происходившее тогда так:
«Почему беда обрушилась именно на генетику? Почему не было «передовой советской геологии», «передовой советской физики», но возникла на наше горе «передовая советская биология»? Чем это было вызвано? Я думаю, что здесь кроются глубокие социально-политические причины. Для скорейшего подъема нашего сельского хозяйства требовалась в то время не какая-то там «высокая наука», а социально-экономическое переустройство на селе, затрагивающее коренные интересы крестьянства. Нужна была «наука» ему понятная и даже та, которая бы льстила его самолюбию. Генетика не льстила никому, а лысенковщина льстила. И многое щедро обещала.
И второй момент. Надо сказать четко, что борьба Вавилова в то время была фактически оппозицией Сталину, причем оппозицией сознательной. Ведь мы выступали против человека, которому Сталин сказал «браво», против идей, которые Сталин поддерживал. И когда лысенковцы говорили, что идет политическая борьба, борются буржуазная и пролетарская наука, они были лишь частично неправы. Да, шла политическая борьба, надо прямо об этом сказать, но борьба не буржуазной и пролетарской науки — таковых попросту нет, наука едина, а борьба против неправильной политики. Ошибочной, преступной политики в области науки».
И далее ученый приводит такие факты: «До сих пор ходили очень смутные слухи о встрече Сталина с Вавиловым. Мне эти обстоятельства известны точно со слов одного из замечательных вавиловцев, Ефрема Сергеевича Якушевского, который 28 ноября 1939 года проездом с Кубани в Ленинград был в Москве. Он явился к Николаю Ивановичу и рассказал о своих работах. Вавилов спросил: «Ты остаешься здесь или сразу в Ленинград?» «Да я бы остался, говорит, если бы было где». Николай Иванович говорит: «Ну, оставайся у меня». И когда Ефрем Сергеевич пришел к Вавилову, тот и сказал свою знаменитую фразу: «Ну, знаешь, наше дело швах. Придется идти на крест, но от своих убеждений не откажусь». После чего последовало изложение краткой беседы у Сталина.
Прием был назначен на 10 часов вечера 20 ноября 1939 года. Вавилов ждал до часу ночи, чтобы его пустили в кабинет Сталина. Сталин ходил по кабинету с трубкой. Вавилов поздоровался. Сталин не ответил, а сказал: «Ну что, гражданин Вавилов, будете заниматься цветочками-колосочками, а когда будете помогать поднимать урожайность?» Вавилов несколько растерялся, но решил, что раз попал к Сталину, то должен все ему объяснить. По-прежнему стоя, Вавилов стал объяснять ходившему по кабинету Сталину, чем занимается его институт, чем вообще должна заниматься сельскохозяйственная наука, рассказал о ее ближайших и дальнейших перспективах. Когда он кончил, Сталин сказал только: «Вы свободны…» Но быть на свободе Вавилову оставалось уже меньше года».