Иван Владимирович Мичурин прослеживал в своем творчестве несколько этапов. Первые двадцать лет, под влиянием идей садовода Греля, Мичурин пытался акклиматизировать нежные южные сорта плодовых в суровых условиях севера путем прививок их на местные растения. Этот период сам Мичурин впоследствии считал бесплодным. Только приступив к гибридизации, он добился тех успехов, которые благодаря Н. И. Вавилову стали известны всему миру.
«Основную и крупнейшую заслугу» Мичурина Вавилов видел в том, что «он, как никто в нашей стране, выдвинул идею отдаленной гибридизации в плодоводстве. Он первый приступил к широкой мобилизации со всего земного шара видов и сортов для скрещивания».
В то же время Вавилов считал, что «в писаниях Ивана Владимировича при всех его больших заслугах есть много элементов ненаучности, как и у Бербенка»*.
Элементы ненаучности сводились главным образом н тому, что Мичурин хоть и отказался от методов Греля, но не смог до конца освободиться от лежащего в их основе ламаркистского взгляда на эволюцию. Чтобы ждать положительного эффекта от перенесения сортов, приспособленных к одним условиям существования, в совершенно иные условия, надо было верить, что приспособления, вырабатывающиеся в растении под воздействием новых условий среды, закрепляются наследственностью.
Отказавшись от прямой акклиматизации и приступив к скрещиванию, Мичурин тем не менее придавал большое значение «воспитанию» гибридных растений.
Надо сказать, что на этом пути он пришел к интереснейшим открытиям. Он, например, доказал, что доминирование одних родительских признаков над другими вовсе не предопределено в генотипе, как считали генетики со времен Менделя. Выращивание («воспитание») гибрида в определенных условиях может привести к доминированию признака, обычно считающегося рецессивным. Этот факт имел колоссальное значение для селекции плодовых и вообще растений, размножающихся вегетативным путем (то есть отростками, клубнями, а не семенами). Ведь при размножении отростками сохраняется наследственная структура исходного растения, а значит, не происходит менделевского расщепления гибрида. Поэтому, если мы получили растение с ценными качествами, его можно закрепить и размножить как сорт, хотя бы в его генотипе содержались в рецессивном состоянии вредные гены. Но Мичурин недостаточно четко формулировал свои положения, и некоторые его высказывания, особенно в ранних работах, можно истолковать в том духе, что «воспитание» гибрида приводит к направленному изменению его наследственной природы.
Так и истолковывали Мичурина Презент и Лысенко и при этом утверждали, что все успехи замечательного плодовода, давшего 350 отличных сортов плодовых и ягодных культур, объясняются не умелым подбором пар для скрещивания, как это показывает всесторонний анализ его работ,[104] а направленным изменением наследственности путем «воспитания».
По-видимому, без И. И. Презента Лысенко не решился бы выступить против основ учения о наследственности.
Юрист по образованию, преподававший дарвинизм и выступавший по философским вопросам естествознания в печати. Презент еще в начале тридцатых годов громил «классового врага на естественнонаучном фронте». С легкостью необыкновенной он зачислял во «враги» крупнейших ученых страны, например академика В. И. Вернадского.
Но к генетике в тот период Презент относился лояльно. Ему даже принадлежала крылатая фраза: «Генетика порождает диалектику».
Рассказывают, что в 1932 году Презент предлагал Н. И. Вавилову основать в ВИРе философское отделение, поручить руководство отделением ему, Презенту, а он возьмется за обоснование достижений института с позиций дарвинизма и диалектического материализма. Получив отказ, Презент отправился в Одессу и здесь был встречен с распростертыми объятиями.
Впоследствии, на совещании передовиков урожайности, Лысенко рассказывал:
«Я часто читаю Дарвина, Тимирязева, Мичурина. В этом помог мне сотрудник нашей лаборатории И. И. Презент. Он показал мне, что истоки той работы, которую я делаю, исходные корни ее дал еще Дарвин. А я, товарищи, должен тут прямо признаться <…> что, к моему стыду, Дарвина по-настоящему не изучал».
Как видим, И. И. Презент мог «обосновать» с позиций дарвинизма все, что угодно.
Делалось это просто. Все положения Лысенко, намек на которые можно было найти у Дарвина (неважно, что некоторые положения Дарвина могли устареть, что Дарвин высказывался с большой осторожностью, а Лысенко — с крайней категоричностью), объявлялись истинно дарвинистскими; что же касается тех положений Лысенко, о которых у Дарвина не удавалось найти ни слова, и даже тех, которые были противоположны дарвинскому учению, то они объявлялись «творческим развитием» дарвинизма.
Так человека, который не изучал Дарвина, Презент объявил истинным и единственным дарвинистом.
Атака на генетику с «мичуринских» позиций особенно усилилась в 1936 году. Нельзя сказать, что Лысенко и Презент были уже к ней хорошо подготовлены. Но медлить они не могли. Через год в Советском Союзе должен был состояться VII Международный генетический конгресс, а он бы продемонстрировал огромные успехи советских и зарубежных «формальных» генетиков. И лысенковцы решили предотвратить это событие.
Острая дискуссия со страниц печати была перенесена на IV сессию ВАСХНИЛ, состоявшуюся в декабре 1936 года.
Многие генетики на сессии мастерски разбили положения Лысенко, показали, что истоки их надо искать не у Дарвина, а у Ламарка, и что завоевания классической генетики, обоснованные сотнями тысяч фактов, остаются незыблемыми. Они показали, что «новое» учение Лысенко, по существу, отбрасывает науку на много десятилетий назад. Этого, впрочем, не отрицали и сами лысенковцы.
Еще до сессии И. И Презент на страницах «Яровизации» выступил с демагогическими рассуждениями, которые сводились к тому, что дарвиновское учение создавалось в эпоху подъема капитализма, потому это учение надо считать прогрессивным; генетика же создавалась в эпоху загнивания капитализма, поэтому ее законы реакционны. А на самой сессии один из ближайших сотрудников Лысенко, Н. А. Долгушин, сказал:
«Нам кажется, что стоит только хотя бы немножко отступить назад, вернуться на биологические позиции Дарвина и забыть (!) на мгновение Менделя, его последователей, Моргана, кроссиговер (то есть перекрест хромосом. — С. Р.), капустно-редечный гибрид (то есть одно из крупнейших завоеваний генетики двадцатых годов — междуродовой гибрид, полученный Г. Д. Карпеченко. — С. Р.) и другие премудрости генетики, как станет совершенно ясным путь, по которому должен идти селекционер…»
Блестяще парировали подобные высказывания генетики.
«Под якобы революционными лозунгами „за истинную советскую генетику“, „против буржуазной генетики“, „за неискаженного Дарвина“ и т. д. — говорил академик А. С. Серебровский, — мы имеем яростную атаку на крупнейшие достижения науки XX века, мы имеем попытку отбросить нас назад на полвека. Какими бы хорошими и благородными чувствами ни руководствовалось большинство наших противников, объективно их поход, направленный по совершенно ложному пути, является во многих отношениях просто скандальным и уже сейчас наносит вред нашему хозяйству хотя бы тем, что сбивает с толку недостаточно устойчивую часть нашей научной молодежи и работников племенного дела».
Один за другим поднимаются на трибуну крупнейшие генетики, селекционеры, цитологи и камня на камне не оставляют от «нового» учения. Известный цитолог М. С. Навашин говорит:
«Первоначально я имел намерение выступить здесь в защиту генетики от нападок, содержавшихся в статьях, опубликованных непосредственно перед этой сессией, а также в ряде выступлений с этой трибуны <…>. Но пока очередь дошла до меня, другие сделали это настолько хорошо, что я не вижу больше необходимости для себя лично выступать в роли защитника генетики».