Но и я тоже.
— Что бы ты сделал, если бы не увидел меня? — Или получил бы Ренье, добавляю я про себя, но эта мысль слишком немыслима, чтобы произнести ее вслух.
— Сделал бы шум.
— Он бы это услышал. Он был бы готов.
— И мы тоже.
Я снова смотрю на четверых, одетых в черное, громоздкое пуленепробиваемое снаряжение и обвешанных оружием. Я даже заметил несколько гранат, прикрепленных к двум мужчинам. Они выглядят так, будто готовы к войне.
Как будто они готовы умереть за то, чего хотят.
— Вы Романо? — спрашиваю я, но это больше похоже на утверждение.
Потому что, если уж на то пошло, Романо - это часть хардкора и часть сумасшествия. Ходят слухи, что сумасшествие передается по наследству от мужчин, а женщины передают хардкор, но если это так, то мне бы не хотелось встретить женщину Романо. Мужчины представляют достаточно угрозы.
— Да.
Доверие. Он завоевывает доверие. Я оказал ему свое, раскрыв возраст Ренье. Он оказал мне свое, раскрыв свою принадлежность. В теории доверие - это прекрасно, но я знаю, что лучше. Обычно это прелюдия к предательству.
Вероломству.
Двуличности.
Ни одно из них не поможет в данной ситуации, но у меня нет другого выбора. Я строю мост и молюсь сильным мира сего, чтобы он не растоптал его. Или взорвет его, как поступил бы хороший солдат Романо.
— Я сделаю это, и Ренье будет жить?
— Да. И ты тоже.
Мои глаза слегка расширяются от такого откровения, прежде чем я успеваю отреагировать. Я даже не думал о том, что выйду из этого живым. Это щедрое предложение, дополненное уверенностью в безопасности Ренье.
— Откуда мне знать, что ты не убьешь меня, когда все закончится? Или Ренье?
— Доверие.
— Я никому не доверяю.
Он кивает.
— Эти трое уйдут. Я отдам им свое оружие.
Один из троих, стоящих за ним, открывает рот, но его заставляет замолчать легкое покачивание головы лидера. Оно быстрое, но властное.
Он снова заговорил:
— У тебя будет оружие на мне. Будем только я и ты. Если что-то произойдет, ты сможешь застрелить меня и спасти своего брата.
— Что помешает мне взять пистолет и застрелить тебя?
Позади него все его спутники напряглись, но я должен был задать этот вопрос. Я мог сказать, что он ждал этого, и это была желанная оливковая ветвь доверия между нами двумя. Мы оба знали, что я думаю о вопросе, и, озвучив эту мысль, я продемонстрировал честность, которая может только помочь в этой ситуации. Даже если моя особая марка честности подразумевает преднамеренное убийство.
Он ухмыляется.
— Если ты застрелишь меня и спасешь брата, вы двое станете новыми мишенями. Сейчас это Лука Андретти. Если я не вернусь, мои люди расскажут капо Романо, что произошло. Вы будете отмечены смертью. — Он делает резкую паузу. — Твой брат будет отмечен смертью.
Я даже не задумываюсь об этом, прежде чем киваю. Это справедливое предложение, более справедливое, чем то, которого заслуживает любой из членов этого дома, за исключением Ренье. Жизнь дяди Луки в обмен на жизнь Ренье. Я приму это. Черт, если бы мне дали выбор, думаю, дядя Лука тоже обменял бы свою жизнь на жизнь Ренье. В любом случае, это не имеет значения.
Я тот, кто сейчас здесь.
Именно я должен принять это решение, и я выбираю Ренье.
Всегда.
— Ты уверен, что знаешь, что делаешь, Ашер? — спрашивает один из старших парней у лидера.
На лице парня - Ашера - мелькает раздражение, снисходительность. Он ничего не говорит. Он молча снимает с себя пуленепробиваемое снаряжение и оружие, даже маленький нож, спрятанный у лодыжки. Он передает вещи своим людям, и через мгновение трое парней отступают.
Когда они уходят, я молча веду Ашера через несколько комнат вниз, где находится комната дяди Луки. Я игнорирую груз предательства, который тяжело ложится на сердце, и сосредотачиваюсь на своей цели - спасении Реньери. И где-то между этой и прошлой секундой я отгородился от мира, подменив свои эмоции надеждой.
Я знаю с абсолютной уверенностью, что после того, как я открою эту дверь, ничто в моей жизни уже не будет прежним.
Глубоко вздохнув, я ввожу 16-значный код и прикладываю ладонь к сканеру. Когда стальная дверь открывается с мягким и зловещим свистом, нас встречает легкий храп дяди Луки.
Возможно, дело в приближающейся смерти, а может, и в грузе вины, лежащем на моей совести, но этот звук обрушивает на меня неослабевающий шквал воспоминаний.
Рисуем на лице дяди Луки с пятилетним Ренье, дядя Лука храпит, заглушая наше невинное хихиканье.
Заползание в кровать дяди Луки в возрасте пяти лет, потому что мой отец был менее приветлив, и даже моя мать считала, что мужчины не плачут. Видимо, пятилетние дети считались мужчинами.
Сжимая руку дяди Луки, мы с Ренье смотрели, как тело нашей матери опускают в землю - ее тело было слишком изрешечено пулевыми отверстиями для открытого просмотра гроба в тот день, что было обычным явлением при таком образе жизни.
Не желая ослаблять свою решимость, я заставляю себя спускаться по стеблю воспоминаний. Сначала Ренье. По иронии судьбы, именно дядя Лука первым научил меня этому. Со временем я стал играть роль защитника, но до этого именно дядя Лука научил меня всему, что я знал о любви, семье и верности.
Тот самый дядя Лука, к которому приближается Ашер, и в его глазах мелькает отблеск тьмы и мести, от которого у меня сводит живот. И я подозреваю, что, как бы Ашер ни планировал убить дядю Луку, это будет медленно, и это будет больно.
А дядя Лука этого не заслуживает.
Поэтому, ни секунды не раздумывая, я поднимаю пистолет и нажимаю на курок.
После первоначального взрыва наступает момент тишины, когда глаза Ашера расширяются, и мы смотрим друг на друга. Я разрываю зрительный контакт и отворачиваюсь, с трудом сдерживая позывы к рвоте. Я не смотрю на мертвое тело дяди Луки. Не думаю, что смогу его переварить.
Вместо этого я выхожу из комнаты, и Ашер следует за мной по пятам.
А там, в коридоре, в одиночестве, с мутными глазами и дезориентированный ото сна, стоит Ренье. Он растерянно смотрит между мной и Ашером. Но потом он делает двойной взгляд, и я понимаю, что он видит.
Он видит меня.
Он видит Ашера.
Он видит пистолет.
И он в моих руках.
9
Гнев является кислотой,
которая может нанести