Постепенно вокруг него собралась целая толпа безмолвных зрителей. Наконец один из них протянул руку к рогатке. Ботя тут же стал объяснять на четырёх языках, как надо правильно стрелять.
Кто бы его слушал! Лунатик выбрал камень побольше, вложил его в кожанку, резко растянул резину и вдруг, развернувшись, прицелился в Ботю. Получить камнем в лоб очень не хотелось, поэтому пришлось броситься наутёк. Бежал зигзагами, спасаясь от града камешков, со свистом летящих ему вдогонку. Один из снарядов ударил Ботю чуть пониже спины. Парнишка взвыл от боли, схватил из-под ног крупный булыжник и запустил им в бестолкового лунатика.
В тот же миг все зрители закатились переливчатым смехом. Они смеялись так заразительно, что и Ботя рассмеялся от души, время от времени потирая ушибленное мягкое место.
Весь следующий день мастерил дюжину разных рогаток, больших и маленьких, простых и разукрашенных. Ещё он соорудил две дюжины соломенных чучел, очень похожих на него самого. Головы сделал из зрелой брюквы, язык – из спелой свёклы, глаза – из прозрачных камешков, волосы – из лохматой пакли.
На большой ровной площадке установил своих страшилищ, в двадцати шагах провёл жирную черту, вбил в землю двенадцать рогулек, и повесил на них двенадцать рогаток. Рядом вкопал высокий гладкий столб, на вершине которого поставил ведёрко с петушками-леденцами из жжёного сахара.
Для проверки несколько раз выстрелил из каждой рогатки по чучелам, напевая шкодную песенку. Увы, ни разу не попал в цель и полез на столб за сладкими лизунчиками.
Всё это время лунные человечки занимались своими неотложными делами, изредка поглядывая на дивные чудеса. Утро следующего дня зелёные человечки встретили Ботиной песней, нарушив тысячелетнюю лунную тишину. Они нещадно коверкали слова и абсолютно перевирали мелодию.
И всё-таки это была песня, первая песня в истории маленькой планеты. Один за другим малыши подходили к черте, брали рогатки, стреляли по чучелам и громко смеялись после каждого удачного выстрела.
Кое-кто даже пытался взобраться на гладкий скользкий столб за вкусняшками. Оканчивалось это болезненным падением, стонами, громким плачем упавшего лунатика и звонким смехом остальных.
Когда закончились все камешки, приготовленные заранее Ботей, он услышал тысячеголосое требовательное:
– Дай!
Как Баба-Яга замуж выходила.
Далеко-далеко на Востоке, там, где утром сонное солнышко из-за гор поднимается, в небольшом городе Бикине, в старой-престарой избушке на четырёх куриных ножках жила-была несносная Баба-Яга. Просыпалась очень рано, ещё затемно, когда пастух начинал гудеть в свой скрипучий пастуший рожок, призывая голодных коров оставить свои тёплые сараюшки и отправиться на дальнее пастбище за сочной травушкой.
– Хоть бы кто-нибудь угостил меня после вечерней дойки тёпленьким молоком. Оно так вкусно пахнет! Тысячу лет не пила я парного молока. Видно, никому я, бедная, холодная и голодная, не нужна, – грустно ворчала Баба-Яга, сползая с высоченной деревянной кровати на холодный пол.
Целый час разминала древние свои скрипучие косточки. Сначала делала утреннюю зарядку, затем каталась неглиже в зарослях крапивы. Обжигая скрюченные пальцы, варила себе в дырявой закопчённой турке на раскалённом песочке крепкий кофе из жареных жуков. Доставала из морозилки прошлогоднее горчичное пирожное и принималась завтракать за одноногим столом.
Раньше у стола было четыре ножки, как и положено, но три из них, обидевшись на хозяйку, ушли в лес, да так и не вернулись. Наверное, их волки голодные съели. Или нашёлся новый добрый хозяин, который не бросит их в печку.
После завтрака, немного подобрев, Баба-Яга доставала из печки чёрный уголёк и начинала подкрашивать свои седые бровки и рыжие глазки. Вместо зеркала смотрелась в старый помятый самовар с зубастым сапогом на трубе. Щёчки подрумянивала разрезанной свёклой, губы подкрашивала зелёнкой, подтачивала зубы точильным камнем и красила ногти жёлтым лаком, который подарил ей леший на Восьмое марта лет пятьсот назад.
– Другое дело! Приятно теперь на деву юную смотреть! Ещё бы жениха знатного, молодого да богатого! – напевала Ёжка, пританцовывая перед самоваром.
– Да где такого взять? В наших краях таких не водится. Да и шама ты не подарок, – противно шипела в углу на коврике облезлая змея-гадюка. – Так и помрёшь штарой девой из-за швоего шкромного характера. Тьфу, на тебя.