В это время зазвонил телефон. Оказалось, что это телефон полицейского. Он стал слушать.
- Следственная группа приехала, - сообщил он нам. – Так… Никому не уходить, следователь будет вас допрашивать, - добавил он, обращаясь ко мне и к женщине-врачу.
«Ну, все! – подумал я сердито и безнадежно. – Захомутовали, демоны! Теперь уже не напьешься…»
3. Петрович, следователь & бутылка водки
То, что произошло потом, я помню не очень хорошо. Моя память милосердно постаралась забыть все неприятное. Ибо с того момента в нашем музее начался бедлам, который мне, к моему тогдашнему неудовольствию, пришлось наблюдать трезвыми глазами. Как я уже говорил, к нам приехала следственная группа. Привычную тишину музея грубо нарушили сердитые, требовательные голоса, всюду были распахнутые настежь двери, а старые музейные коврики бесцеремонно истоптала чья-то грязная обувь. Потом приехали еще какие-то важные люди, от общения с которыми наш бедный директор тяжело дышал и покрывался потом. В довершение всего, в музей полезли журналисты. Их, конечно, быстро выпроваживали полицейские, но они остались во дворе музея, развернули свои камеры и большие мохнатые микрофоны и гудели, как встревоженный улей. Казалось, весь город собрался у музея. В кои-то годы наше скромное учреждение получило массовое общественное внимание… но это был совсем не подходящий повод!
Я снова пришел в вестибюль, на вахту, уселся на стул и стал ждать, что будет. Тут же поставил стул и для врача Ольги. Но ей сидеть совсем не хотелось. Она стремилась уйти. Вначале она пыталась договориться с массивным полицейским, но тот был непреклонен. Потом сидела на стуле, как на иголках, сердито набирала номер телефона и объясняла, что ее задерживают. Наконец, ей улыбнулась судьба в лице скромного, немного нервного человека средних лет. Едва он вошел в наш музей, как Ольга его окликнула:
- Николай Юрьевич!
Он остановился и приветливо с ней поздоровался, назвав ее по имени. Они, видимо, были хорошо знакомы. Оказалось, что этот человек – вызванный следователем медэксперт. Ольга пожаловалась, что ее задерживают, а у нее работа. Николай Юрьевич широким рыцарским жестом обещал помочь девушке. И не обманул: через несколько минут снова появился перед нами в сопровождении массивного полицейского. Тот хмуро разрешил Ольге покинуть помещение. Она послала галантному медэксперту воздушный поцелуй и вылетела из нашего музея, как птичка из клетки. На меня она даже не взглянула.
Я ей от души позавидовал и продолжал сидеть, не зная, что будет дальше. Чтобы не сильно скучать, разговорился с Петровичем.
- Вот это мы попали! – сказал я.
- И не говори! Я, когда шел сюда работать, думал: тихое место. Сиди себе и получай зарплату. И - на тебе! – три убийства за одно утро, – качал головой Петрович.
- Ты думаешь, что это убийство?
- А что же еще? Так просто люди не умирают!
«Верно, - думал я. – Но кто же их убил? И как?»
Этот вопрос – кто и как – я и задал Петровичу.
- Черт его знает! Ничего – разберутся! – говорил Петрович, человек, на мой взгляд, чрезмерно верящий во всемогущество властей.
Но меня волновало и кое-что другое.
- Петрович! – сказал я заговорщицким тоном. – У тебя есть это… - я сделал характерный жест, щелкнув по кадыку, - "полечиться"?
Петрович замахал руками:
- Ты что? Забудь об этом! Вдруг тебе придется давать следователю показания. Еще чего надумал!
- Ну… вообще-то есть, - сказал он после паузы.
Я понял, что и сам Петрович не прочь «полечиться». Но до вожделенного «лекарства» опять дело не дошло. То и дело заходили в вестибюль пришедшие на работу сотрудники музея. Затем к нам пытался пролезть один припозднившийся, зато необычайно настырный журналист. Его, разумеется, быстро выгнали. Через некоторое время в вестибюле появились люди из следственной бригады, начали все рассматривать в помещении; затем они вышли на улицу, разглядывали окна, присев на корточки, смотрели и под ними. Опять шум, гам, хождение туда-сюда. Когда следаки ушли снова в комнату с полицейскими и похищенной иконой, стало вроде бы тише. Но ненадолго. Опять прошли мимо нас несколько человек, и наступил особо неприятный момент: начали выносить из здания пластиковые мешки с погибшими. Я смотрел на это, и мне уже не хотелось даже выпить.
Петрович тоже смотрел и вполголоса что-то пробормотал.
- Вот же гад тот, кто это сделал! – сказал он, наконец, громко.
Краем глаза я заметил, что наш директор, появившийся в вестибюле вместе со следователем и тем массивным полицейским, при этих словах как будто дернулся… или мне показалось? Наверняка показалось. В любом случае, если бы я начал кого-то подозревать в этом преступлении, то наш директор был бы на последнем месте. Во-первых, не такой он уж крутой. Даже как начальник не властный, а, скорее, приставучий. Сам о себе любит говорить: «Я творческая личность!» Не знаю, «творческая» или нет, но человек он эмоциональный. И чтобы он смог осуществить такое хладнокровное убийство… ни за что не поверю!