Новак велел Тиму находиться поблизости, а сам с Андерсом направился к сержанту Конвею из полиции Киннелона.
Конвей был недоволен, что его вытащили из тепла. На улице подмораживало.
— Вы опоздали, — пробурчал он.
— Это потому, что мы тащились черт знает куда, покинув цивилизацию, — ответил Новак. — Нашли что-нибудь?
Конвей покачал головой:
— Нет, да и нечего тут искать. Никто не слышал об этой женщине, никто не сообщал о ее исчезновении. И на пятьдесят миль вокруг нет ни одного чертова объявления.
Они двинулись вперед, Тим — следом.
— Это единственные качели в парке? — спросил Андерс.
Конвей кивнул:
— Да, но, если надо, мы можем перекопать весь город.
— Думаете, мы позвонили вам зря?
Конвей пожал плечами:
— Мы — деревенщина. Наше дело маленькое: держать лопаты наготове и копать, когда вы, городские, велите.
Новак кивнул:
— И не думайте, что мы этого не ценим.
Они стояли чуть в стороне, футах в двадцати от места, где земляные работы шли полным ходом. Через полчаса все они уже не чувствовали ни рук ни ног.
Ожидание прервал оклик одного из землекопов:
— Сержант, сюда!
Припадая на заледеневшие ноги, Конвей, Новак, Андерс и Тим поспешили на крик. Один из патрульных указывал рукой в свежевырытую канаву.
Из промерзшей земли торчал скелет человеческой руки. На ней недоставало среднего пальца.
— Вот черт, — тихо произнес Новак.
ГЛАВА 5
Находка сразу превратила парк в место преступления.
Андерс отвел Тима в машину и усадил сзади на сиденье, где тот вынужден был прождать в одиночестве почти два часа. Тим не видел, что происходило в парке, и, когда Новак и Андерс в конце концов вернулись, чтобы ехать обратно в город, они не обмолвились друг с другом — и уж тем более с ним — ни словом.
В участке Новак проводил Тима в кабинет сержанта Роберта Тавераса, штатного художника, для составления словесного портрета. Место привычного стола в кабинете занимал мольберт.
Таверас оказался добродушным весельчаком, и ему пришлось потрудиться, чтоб Тим сохранял спокойствие.
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, что помните о лице Кэшмана. Только не надо слишком стараться. Просто расслабьтесь и постарайтесь припомнить его так, будто это самый обычный человек.
Тим всегда отличался хорошей зрительной памятью и вниманием к деталям — до того, как уйти в строительство, он учился на архитектора. Уверенно и со знанием дела он направлял руку Тавераса, и портрет быстро начал приобретать сходство с Кэшманом.
— Подбородок чуть поквадратней, — подсказывал Тим. — Совсем немного…
Таверас сделал, как ему было велено.
— Так?
— Почти. Можно я?
Таверас передал Тиму карандаш. Тот слегка подправил рисунок.
— Вот. Разве что щеки были потолще.
Таверас подработал щеки. Перед Тимом был не кто иной, как Джефф Кэшман.
— Да. Это он.
— Вы уверены? — уточнил Таверас.
— Ну, я видел его всего один раз, но думаю, большего сходства добиться трудно. У меня даже сейчас мурашки по коже.
Таверас сбрызнул холст лаком, чтобы портрет не размазался, и позвонил Новаку. Тот пришел сразу.
— Ну как тут у вас? — спросил детектив.
— Побольше бы нам таких очевидцев, как этот парень, — ответил Таверас.
Новак бросил взгляд на рисунок:
— Значит, это и есть ваш Джефф Кэшман?
Тиму не понравилось, что детектив использовал словечко «ваш». Вроде как Кэшман — плод воображения Тима.
— Это он. Джефф Кэшман. Теперь я могу ехать домой? Я вам больше не нужен?
— Вы ведь не планируете никаких поездок?
Вопрос — как, собственно, почти все, что говорил Новак, — задел Тима за живое.
— А что, если планирую?
— Тогда мне придется попросить вас пересмотреть свои планы, — ответил Новак.
— Почему?
— Почему? Да потому, что мы только что выкопали из земли женщину. Которую убили и, вероятнее всего, сначала зверски пытали. И если я решу, что разговор с вами поможет мне поймать мерзавца, который это сделал, я не хочу сбивать ноги, бегая по турбюро.
— Я не планирую никаких поездок.
— Приятно иметь дело со столь сознательным гражданином. Теперь можете идти.
После ухода Тима Новак с копией портрета Кэшмана зашел в кабинет Андерса: ввести напарника в курс.
— Он убил ее, — сказал Новак. — Убил и сейчас тычет нас мордой в грязь.