Инок Епифаний в собор не попал, но он решил: если тотчас не подойдет к митрополиту, то уж никогда не подойдет.
Никон, поддерживаемый, торжественности ради, архимандритом Соловецкого монастыря и игуменом Анзерского, вышел из храма и благословил всех собравшихся.
Тут-то и кинулся в ноги к нему Епифаний.
— О владыко! — закричал он. — Благослови тех, кто более всего нуждается в милости Господней. Не обойди архиерейским благословением несчастных тюремных сидельцев.
— Спасибо тебе, инок, за напоминание, — сказал Никон, благословляя Епифания. — То сам святой Филипп послал тебя, ибо при жизни познал он славу, почет, но и горесть тюремной жизни! Веди меня, инок.
Не искушая судьбу и по своей простоте, Епифаний привел митрополита сначала в тюремную келию Арсена Грека.
Свет проникал в келию снизу, в узкую каменную щель.
Келия — каменный мешок в крепостной стене. Каменная плита для лежания, распятие, иконка, лампада под иконой и черный, с прожигающими черными глазами, с точеным белым лицом, высокий, под стать Никону, монах.
Видя перед собой митрополита, Арсен, просияв, медленно опустился на колени и, поклонившись головою в пол, воскликнул:
— Святый патриарх российский, благослови!
— Митрополит это! Митрополит! — в ужасе воскликнул простодушный Епифаний, выглядывая из-за плеча Никона.
Арсен разогнул спину и, улыбаясь неземной улыбкою, покачал головой.
— О нет, Епифаний! То — патриарх!
Никон молчал. Сложил руки, принимая поцелуй тюремного сидельца. Благословил его.
— Я слышал, ты много учился? — спросил Никон.
— По неразумности, — ответил Арсен Грек. — Я закончил в Риме греческую иезуитскую коллегию, потом учился в Венеции. В Падуанском университете познавал философию и медицину.
— Говорят, ты был во многих странах? — спросил Никон: его душу сладко тревожили названия иноземных городов.
— Я был в Константинополе. Прошел всю Валахию и Молдавию. Жил у польского короля. Он держал меня за медика. Я вылечил его от камня и чечуя. Потом я жил в Киеве и вместе с иерусалимским патриархом Паисием, ища истинной святой веры, прибыл в Москву. Ныне я на исправлении за все мои грехи здесь.
— Молись, Господь милостив, — сказал Никон и в дверях обернулся, посмотрел на Арсена так, словно примерял, какое платье будет ему к лицу.
Епифаний, пропустив митрополита, уходил последним. Арсен схватил его за руку, покрыл поцелуями. Инок, смутившись, отдернул руку. Расширенные радостью глаза Арсена светились.
«Собачьи глаза-то у него, — подумал Епифаний, — ну совсем собачьи».
Обойдя тюрьму, Никон пожелал посетить святая святых монастыря, его ризницу. Архимандрит Илья не смог отказать великому гостю.
Никона богатства монастыря обрадовали. Самые дорогие вещи он брал в руки, и было видно, в какое возбуждение они приводят его.
У архимандрита Ильи кошки заскребли по сердцу, и предчувствие не обмануло.
Никон взял тяжелую золотую цепь и не положил обратно. Держа эту цепь в левой руке, он правой вынул из открытого ларца золотую икону с необычайно зеленым изумрудом и чистой каплей алмаза над ним. Запону он переложил в ладонь левой руки, а освободившейся правой поднял драгоценную панагию.
Добродушное, с репкой-носом лицо архимандрита Ильи стало красным от ярости. По-рысьи горели глазки, на бровях обозначились рысьи кисточки, исчезли губы, по скулам, словно их морозом прихватило, пошли белые пятна.
Никон улыбнулся.
— Какая красота! — сказал он, любуясь драгоценностями, оказавшимися в его руках, очень мирно положил все обратно и, заставляя архимандрита следить за своими руками, медленно достал с груди два письма.
Эти письма привез утром царский гонец, и архимандрит Илья, ревнуя к царской любви, весь день давился досадой, потому что Никон, прочитав царские письма, никому не сказал, о чем они, только долго молился у раки святого Филиппа, затворясь в соборе со старцем Мартирием.
Никон развернул одно из писем и, держа его в руках, попросил:
— Подойди, Илья, и читай здесь! — показал рукой место. — Вслух читай.
Архимандрит Илья прочитал:
— «И тебе бы, владыка святый, пожаловать, сие писание сохранить и скрыть в тайне, и пожаловать тебе, великому господину, прочесть самому, не погнушаться нас, грешных, и нашим рукописанием непутным и…»
— Довольно! — Никон убрал письмо от глаз Ильи. — Вот почему я был скрытен. Теперь читай здесь.
Взял другое письмо, показал нужное место. Илья прочитал опять же вслух: