– Показать есть чего! – говорил он, улыбаясь.
Мастера царю и царице покланялись, но работы не оставили.
Одни изготовляли оклады на образа, другие украшали резьбою серебряные тарелки, братины, чары, солонки.
Алексей Михайлович залюбовался высоким серебряным стаканом. Мастер вырезал на нем трех скачущих друг за другом коней. Гривы и хвосты вились, сплетаясь с диковинными травами и цветами.
Мария Ильинична облюбовала для вклада массивную серебряную братину. На шарообразном тулове были изображены четыре зверя из видения пророка Даниила, грады Рим и Вавилон и три царства: Вавилонское, Македонское и Персидское. По широкому венцу братины ловким почерком – мудрость: «Истинная любовь уподобится сосуду злату, ему же разбития не бывает ниоткуда, аще и мало погнется, то по разуму вскоре исправится».
– Богдан Матвеич, побалуй нас с царицею! – попросил Алексей Михайлович. – Заведи часы со слоном.
Пока Хитрово заводил механизм, царь показал Марии Ильиничне карманные часы Ивана Грозного. Они представляли собой позлащенную книжечку с циферблатом.
– Скоро уж будут, – сказал царь, думая о Никоне, мощах Филиппа и о своем просительном письме святому.
Мария Ильинична не поняла, о чем сказано, и, чтоб не ответить невпопад, взяла серебряные часы в виде луковицы.
– Это дедушкины, Филарета, – улыбнулся Алексей Михайлович: ему нравилось, что дед его был патриархом.
– У меня все готово! – объявил Богдан Матвеевич, ставя на край длинного стола старинные диковинные часы из позлащенной бронзы.
На карете с четырьмя колесиками возлежал пузатый Бахус. На голове Бахуса, в его кудрях, птица свила гнездо. За Бахусом на башенке стоял звонарь под колоколом. По бортам кареты – львиные морды с кольцами в пасти, резвые амуры. В карету был запряжен бронзовый слон, на его спине, прислонясь к башенке с часами, сидел погонщик. На башенке несли караул пятеро воинов. Башню венчал затейливо украшенный купол.
Погонщик поднял руку с хлыстом, слон закрутил глазами и пошел. Карета поехала. Бахус поднял бокал, завращал глазами, челюсть у него задвигалась. Звонарь дернул за цепи – колокол ударил. Солдаты на башне пошли дозором, а птица, свившая гнездо на голове Бахуса, клюнула выпивоху в лоб.
– Ах! – сказала Мария Ильинична.
Уж не впервые видела диковинку, но не удержалась от восхищения.
Слон шел, переставляя ноги, погонщик подгонял его, дозорные несли службу, звонарь бил в колокол…
– Какие же мастера были! – качал головою Алексей Михайлович. – Мне бы таких. Ты, Богдан Матвеич, спрашивай немцев! Коли у них мастера всяческих чудес имеются, пусть к нам едут. Я возьму на службу и платить буду, как ни один государь им не заплатит.
– Спрашиваю, великий государь! – отвечал с поклоном Хитрово. – Я к немцам с подходом.
– Ты с ласкою к ним, с ласкою. Ласку все любят! – И царь поглядел в глаза Марии Ильиничны: – Нравится?
– Ах как нравится-то!
– Утешил! – сказал царь, опершись локтем в стол и положа голову на руку. – Сколько ведь шагают-то. И все, что положено им, делают, и ничто не ломается. А часам сто лет. Вот они каковы мастера бывают!
Слон прошел двенадцать метров, и завод кончился.
– Зипуны-то поглядим? – спросила царя Мария Ильинична.
– Отчего не поглядеть? Поглядим, а ты, Богдан Матвеич, бахарей моих позови. Пока мы с царицею зипуны ворошить будем, пусть бают.
Государь с государыней разбирали цареву одежду.
– Это перешить можно, – говорила Мария Ильинична, – а это тебе узко стало, отпустить тут нечего, шито по росту.
– Матюшкину подарю! – обрадовался Алексей Михайлович. – Он так старается угодить мне, а я его ничем не жалую.
Мария Ильинична подняла из кучи рубаху с простым шитьем по вороту, с красными вставками под мышками, с рукавами, обшитыми крученым шнурком. Подняла, поглядела и кинула в ту кучу, которая предполагалась для раздачи дворовым слугам. Алексей Михайлович вдруг привскочил с лавки, поднял рубаху, положил себе на колени.
– Любимая рубашка-то! – сказал он виновато. – В ней и не душно, и греет ласково. Я уж еще поношу.
– Поноси, – согласилась царица, тихонько засмеявшись.
И царь засмеялся и махнул, подзывая ближе появившихся двух старичков-бахарей.
– Расскажите уму полезное.
– А вот жил-был Иван, – тотчас начал белый-белый столетний старец. – Пережил он отца с матерью и пошел по белу свету. Шел день, шел два, на третий старичка встретил. У старичка борода белая как снег, до земли.
«Здравствуй, Иван! – говорит старик. – Куда путь держишь?»
«Иду, куда глаза глядят, – отвечает Иван. – Хочу ума набраться».