Выбрать главу

– Чевой-то? Чевой-то?! – всплеснула руками Пелагея, мать Енафы.

– Товой-то! – Смех, как сок, брызнул из Настьки.

– Пошла под печку! – Малах, не глядя, треснул Настьку по тощей заднице и строго сказал жене: – Чего расчевойкалась, икону материнскую снимай, благословим детей наших.

4

У мужика в августе три заботы: и косить, и пахать, и сеять. Поп Василий обвенчал Савву с Енафой в первый же августовский день, на Маковея, а свадьбу Малах пообещал сыграть, как с полем уберутся. Да и Савве не хотелось сплоховать. Он заканчивал в Рыженькой второй колодец. Работал на Малаха, а вышло, что на себя.

Авива и Незван Саввушкиному счастью радовались. Всё поглаживали его, всё глазами ему посвечивали. А без Саввушки вздыхали, на дорогу смотрели, на синие леса по горизонту.

Спали молодые на том же сеновале.

Под утро Савве приснился родник. Бьет из-под зеленого листа, а он, Савва, тянется к нему губами и никак не достанет. И разом проснулся. Енафа осторожно целовала его в глаза.

– Ты чего?

– Вставай.

Савва повел глазами, серые сумерки дремотно и лохмато свисали из щелей.

– Рано, – сказал он и потянулся к Енафе.

Она увернулась.

– Нельзя! Грех.

– Отчего же грех?

– Батюшка нам с тобой в поле велит идти.

– В поле?! Чай, убрано!

– Не говори лишнего. Вставай!

И спрыгнула с сеновала.

Когда Савва наконец вышел из сарая, Енафа уже нетерпеливо ждала его с малым узелком в руках.

Повела задворками. Он сонно плелся за нею.

На поле Енафа достала из узелка махонький горшок, пахнущий конопляным маслом.

Сказала шепотом:

– Возьми-ка!

– Чего делать-то? – спросил Савва.

Она не ответила, сбросила сарафан и осталась в белой нижней рубахе.

– Пошли.

Стерня колола голые ноги.

На середине поля Енафа встала лицом к восходу. Поклонилась, коснувшись рукой земли, и, поглаживая ладонями груди, сказала высоким птичьим голосом:

– Мать сыра земля! Уйми ты всякую гадину нечистую от приворота, оборота и лихого дела! – Кивнула мужу: – Попотчуй матушку маслицем.

Савва боязливо плеснул масло на землю. Получилось неловко.

– Довольно ли?

Енафа в ответ только глаза прикрыла веками. Повернулась на запад, поклонилась и сказала иное:

– Мать сыра земля! Поглоти ты нечистую силу в бездну неминучую, в смолу кипучую!

Савва, сообразив теперь, что ему делать, плеснул масло наземь.

Енафа поворотилась лицом на полдень:

– Мать сыра земля! Утоли ты все ветры полуденные со ненастью, уйми пески сыпучие со метелью!

Савва, глянув в горшок – много ли осталось, – полил землю маслом.

Енафа стала лицом на полночь:

– Мать сыра земля! Уйми ты ветры полуночные со тучами, стреножь ты морозы с буранами! – И быстро сказала Савве: – Брось горшок!

Савва медлил.

– Как бросить-то? Чтоб разбился али чтоб уцелел?

– Брось, как выйдет!

Савва бросил, горшок разбился.

Енафа схватила мужа за руку и побежала.

Быстро оделась. Теперь она стояла перед ним опустив голову, маленькая, смирная, как овечка.

– Есть хочется, – сказал Савва.

– В узелке возьми. Это для нас. Для земли – маслице, для нас – хлебушек.

Савва так и не решился расспросить про заговор на жниву, все ли так делают в деревне Рыженькой. И может, хорошо сделал, что не спросил, – удача ждала колодезников в тот день: докопались-таки до водяной жилы.

5

Испить воды из явленного чудом митрополита Филиппа родника привезла в Рыженькую полковничья жена Любаша мужа своего Андрея Герасимовича. Камень, брошенный бунтарем, прошиб Андрею голову. Неделю лежал полковник без сознания. Потом тьма рассеялась, да не совсем. Обмороки валили с ног нежданно-негаданно: и на молитве мог упасть, и за обедом, неся ложку ко рту. Знахари и бывалые люди советовали вылежаться, но лежать полковник никак не хотел.

– Помру, тогда и належусь, – говорил он сердито Любаше.

Приезжал к нему царский лекарь, пустил кровь и тоже велел лежать. Привозила Любаша из Москвы Ивана Неронова молебен за здравие отслужить. Неронов молебен отслужил и обещал прислать доброго пастыря, который святым маслом пользует.

Уже на следующий день был у Лазорева в деревне протопоп Аввакум. Помолился вместе с домочадцами, с Любашей и с двумя ее ребятенками, с мальчиком лет пяти да с девочкой-двухлеточкой, помазал полковника маслом, посидел у него в изголовье, гладил пальцами вокруг раны. Тихо сидел протопоп возле больного, ласкова была его рука, и Андрей заснул.

Денег за лечение Аввакум не взял, но и не противился, когда ему в телегу положили тушку барана, да связку гусей, да колоб масла.