Выбрать главу

На следующий день человек в оранжевой тоге и плетеных из соломы шлепанцах появился в Глубоком Синем Сне. Секретарь "Вмешательства" был юн и исполнен дзэнского взгляда на жизнь. Он поговорил с хозяином Сна, и тот провел его в одну из кабинок второго подвального этажа своего заведения.

Здесь на подстилке лежал лучший исполнитель "Вмешательства" по имени Ву: обнаженное тело неподвижно, широко раскрытые глаза обращены к низкому потолку.

Запретных удовольствий давно не осталось, само понятие запретности исчезло из обихода. Все, что предлагал Глубокий Синий Сон, было нравственно потому, что не стало нравственности. Внутренние перегородки из тонкого бамбука пропускали слабые вздохи, бормотание и глухие стоны. Сладковатый запах синтетического дурмана наполнял воздух. Секретарь огляделся - лабиринт занавесок, узоры из драконов, совокупляющихся с девицами, низкий потолок, сладкий запах и красный полумрак. Он уселся, поджав под себя ноги, и долго не шевелился, лишь тонкие пальцы медленно двигались, осторожно перебирая четки - мух, кузнечиков, личинок и жуков в янтарных камерах. В сознании секретаря был уголок, устланный сухим песком и озаренный теплым оранжевым светом, где жила мысль о том, что и сам он находится внутри застывшей смоляной субстанции, а кто-то Бескрайний и Безмятежный разглядывает его, играя чередой камушков-миров.

Секретарь поразмышлял на эту тему, поднял руку с четками так, чтобы они оказались перед лицом Ву, и стал медленно перебирать янтарные звенья. Казалось, Ву не замечает присутствия секретаря. Наконец, монотонное движение четок привлекло его внимание, взгляд, устремлённый в потолок, переместился.

Секретарь произнес:

- Отправляйся в Составляющую номер одиннадцать, Барвисто... - он достал из складок тоги небольшую голографию. Положив четки, вжал большой и указательный палец в кожу "пациента" чуть выше бровей, наклонился и, держа голографию перед глазами Ву, стал вводить алгоритм высоким напевным голосом:

- Сразу не убивать... следить...

* * *

На табло выскочило яблоко, два гамбургера и та круглая ребристая штуковина, которую Чина Чичеллино Чезарио за отсутствием подходящей аналогии называл механическим апельсином. Чина дернул рычаг, сухой стрекот игрального автомата наполнил пустой зал Пропускного. Возникли четыре механических апельсина, поток жетонов звонко ссыпался в стилизованную под человеческую ладонь чашу для выигрышей. Чина развернулся и пошел к терминалу на Барвисто, надпись возле которого оповещала:

ЗДЕСЬ ЗАКАНЧИВАЮТСЯ ЗАКОНЫ СОТРУДНИЧЕСТВА.

В СОСТАВЛЯЮЩЕЙ БАРВИСТО ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ

ВАШЕЙ ЖИЗНИ ЗАВИСИТ ТОЛЬКО ОТ ВАС.

Тут его прихватило. С мукой на лице Чина совершил последовательность нервных действий: вернулся, сгреб жетоны, сунул их в карман, пошел к терминалу, вновь вернулся, постоял возле автомата, собирая прилипшие к нему остатки своего "я", наконец собрал их и вновь направился к терминалу.

У терминала безвредный казус-дежурный, получив плату за вход, окинул любопытным взглядом единственного за сегодня посетителя Составляющей. Почти два метра, худой, руки и ноги длинные, лицо бледное, вытянутое, кожа нежная, двигается, словно девочка-подросток. На плече - небольшой рюкзак, левый карман приталенной кожаной куртки оттопыривается... Но ограничение на пронос в Барвисто оружия уже снято, сенсорная подкова над терминалами отключена.

Казус видел это лицо по видео до гало-бомбардировки. Посетитель был исключительно богат. Казуса не интересовал изящно-бесполый внешний вид вошедшего. Не интересовало его и то, что этот человек создал новый вид искусства, что это - гений, произведения которого может понять от силы пара сотен человек в обоих Сотрудничествах. Казуса волновали лишь деньги, и он не опускал руку, пока в нее не перекочевали все жетоны из кармана Чина.

Дверь открылась и Чина Чичеллино Чезарио вступил в Барвисто.

На берегу реки лежала старая яхта. Трепетный утренний свет сочился сквозь облака и проломленные перекрытия Верхнего Слоя. Этот свет мягко обтекал руины, остовы энергоподстанций и смятые тарелки радаров, раньше контролировавших подступы к Составляющей. Он озарял фигуры детей, которые что-то делали неподалеку от берега.

Первый мчался так, что в коленках щелкало. Под мышкой у него болталась запаянная в металлопленку тушка водяной курочки, пленка жалобно скрипела, когда он перескакивал через очередное препятствие. Первый звался Цепом, он был мордат, коренаст и кривоног, одет в большой, не по росту, рваный комбинезон, обут в стоптанные ботинки на неработающих магнитных подошвах.

Цеп бежал тяжело и упрямо, а за ним гнался грузчик-казус из "Большой Жрачки ЛТД". Грузчик поймал бы его в самом начале экспроприации курочки, но второй, Манок, засевший в накрененной чаше радара, вовремя заметил погоню и дал Цепу знать.

Третий, Снули, выглядывал из-за корпуса яхты. Удерживал там приподнятый люк.

Их половины пока не видно.

Казус попался какой-то совсем глючный. Переклинило его всерьез - обычно они, обучившись чему-то одному, например, грузить и разгружать, на другие действия уже не годились. Цеп думал, что грузчик потеряет к нему интерес и вскоре отстанет, но тот бежал и бежал, что-то яростно взрыкивая, потрясая рукояткой домкрата, которую отломал, погнавшись за Цепом.

- Манок, чаль вниз! - хрипло пробасил Цеп между вдохом и выдохом. - Снуль, открывай!

- Открыто уже... - это Снули, дежурящий у яхты.

Изломанная тарелка радара над Цепом скрыла полнеба. С края свесились тощие ноги, и Манок прыгнул. Грузчик засипел, заохал и захныкал, выражая набором невнятных междометий обуревающие его эмоции. Снули, самый маленький из всех, дождался, когда Цеп нырнет в проем, оглянулся, увидел подбегавшего Манка и прыгнул следом.

Все бы ничего, да Манок зацепился за что-то торчащими из кармана проводами, и Цеп не смог захлопнуть люк. Если бы они сразу задвинули засов, пришлось бы казусу возвращаться к фургону "Жрачки", где его поджидал разъяренный бригадир.

А так он успел протиснуться следом, и погоня продолжалась.

От люка короткий ход вел к бетонной лесенке. Взбежав по ней, они увидели Ену, сидевшую посреди пустыря, скрытого с одной стороны разрушенным домом, а с другой - основанием моста. Уходя на дело, они замотали ее в старое пальто, так что теперь наружу торчала только макушка. Губы Ены шевелились. Она напевала монотонную бесконечную песенку, и, завороженная ею, как всегда, плохо реагировала на окружающую действительность. Птицы её не боялись - рядом сидела потрепанная ворона.

Топоча босыми пятками по бетону, на пустырь вылетел казус. Цеп, успевший перебросить курицу Манку, на ходу подхватил Ену и помчался дальше, к Кораблю. Манок и Снули бежали за ним.

Ворона взлетела, тяжело взмахивая крыльями. Описывая широкие медленные круги, она с тупой горделивостью осматривала то, что лежало внизу. По мере того, как высота увеличивалась, в черных бусинах ее глаз расширялась выпуклая, перевернутая картина. На картине был пологий левый берег, холмы на правом, цивилизованные кварталы и развалины, неровная полоса пограничных буйков с натянутой между ними сигнальной проволокой. Полоса отделяла Составляющую Барвисто от Восточного Сотрудничества; от холмов к пологому берегу через всю реку протянулось толстое щупальце Пропускного с миниатюрной подковой терминала, через который Чина Чичеллино Чезарио как раз входил в Барвисто.