— Начитанный?
— Да.
— Ну так в чём дело? Ребят, вы при желании могли бы прекрасно общаться, не говоря о том, что вы шикарно смотритесь вместе. Так что мешает вам, по крайней мере, перестать ненавидеть друг друга?
Оба неопределённо пожали плечами. Оба злились. Чертовски.
— Извиняйтесь, — безапелляционно объявила она.
— Ну это уже слишком, — заявила девушка, разворачиваясь, чтобы уйти на кухню. Её остановила рука, ловко поймавшая её за запястье и заставившая поморщиться. Кровоподтёки приносили довольно неприятные ощущения.
— Прости меня, — стараясь произнести это более-менее спокойно, попросил Коул. — Я действительно позволил себе лишнего.
Удивлённая его порывом девушка не спешила вырывать свою ладонь. Она пытливо заглянула ему в лицо. Заколебалась. И сдалась.
— И ты меня… я не должна была бесить тебя сутки напролёт, — немного скованно ответила девушка.
— Отлично. А теперь обнимайтесь, — скомандовала Мендес.
Вздохнув, девушка поняла, что теперь её очередь делать первый шаг. Проклиная Камиллу, родителей и весь мир, она осторожно подошла к парню чуть ближе и неуверенно обняла его, заставляя тем самым Коула вздрогнуть.
— Видишь, я не кусаюсь, — прошептал он ей на ухо, осторожно обнимая.
— Чёрт, вы так мило смотритесь со стороны, — задумчиво проронила брюнетка, отходя на шаг и смотря на… друзей? — Лилс, проводи меня?
— А ты не останешься? — отстраняясь от парня, спросила блондинка.
— Нет, я переночую у своей школьной подруги, — бросила из коридора брюнетка.
Уже у двери, обнимая подругу, она прошептала:
— Не вздумай из-за него плакать.
И ушла.
Это было странно. Странно было пытаться говорить о чём-то с Коулом, не переругиваясь, не сквернословя и не стараясь задеть как можно больнее. Они приготовили вместе печенье с шоколадной крошкой и он пошутил, что если они будут питаться так и дальше, то потолстеют до конца месяца на несколько фунтов. И было странно смеяться над его шутками и встречать ответный смех.
Было странно сидеть с ним, вот так, на кровати и пересматривать Игру Престолов. Он смеялся над ней, когда она закрывала глаза на моментах кровопролития, а она не обижалась и лишь толкала его куда-то под рёбра, заставляя ойкнуть. А она улыбалась, когда парень завороженно наблюдал за раскрывающимися перед ними пейзажами и рассказывал о своём увлечении фотографией. Он смеялся, когда она плакала над смертью Нэда Старка и не возражал, когда она прижималась к его плечу. Казалось, что сейчас они понимают друг друга без слов.
— Прости меня, — прошептал парень, невесомо проводя подушечками пальцев по синякам на запястьях.
Она косо посмотрела на него, усмехнулась… и укусила за шею.
— Ты охерела? — взвыл он, держась за место укуса.
— Теперь мы квиты, — миролюбиво заключила она и приобняла его. — Ладно, давай смотреть дальше… смотри, она сейчас выйдет из погорелища с тремя драконами…
Лили уснула намного раньше брюнета и он ещё какое-то время смотрел на её лицо, сейчас примостившееся на его груди. Он недолго играл с длинными светлыми волосами, прикрывающими её лицо и грустно улыбался. Да, возможно, они будут хорошо ладить… но он не полюбит её. Никогда.
Комментарий к Глава 2. Cry Baby
*Кажется тобой стало управлять сердце,
А не твой разум.
Ты принимаешь всё близко к сердцу,
Поэтому ты разбита.
(с) Мелани Мартинез “Плакса”/ Melanie Martinez “Cry Baby”
**Они зовут тебя плаксой,
Плаксой.
Но тебе плевать.
Плакса, плакса,
А ты смеёшься сквозь слёзы.
*** Он назвал её так из-за часто повторяемого в песне слова, да и из-за самого названия песни “Cry Baby”, что переводится как “Плакса”.
****Они зовут тебя плаксой,
Плаксой.
Но тебе плевать.
Плакса, плакса,
А ты смеёшься сквозь слёзы.
Плакса, плакса,
Потому что тебе плевать.
Слёзы капают напал,
Ты не можешь их сдержать.
========== Глава 3. Неожиданности ==========
Просыпаться, обнимая парня, стало уже привычкой. Они просыпались примерно в одно и то же время, угорали над сегодняшними позами и он шёл в ванную, пока она ещё валялась в постели. А потом, когда она была в душе, он варил восхитительный кофе и они завтракали вдвоём.
Потом девушка посвящала себя, как она не раз говорила, «неотложным делам»: каждый день она занималась актёрским мастерством, записавшись на курсы у какого-то актёришки местного разлива, продумывала возможные вопросы касательно их отношений (она постоянно переживала на этот счёт, говоря, что людям не стоит знать о природе их помолвки), отвечала на письма фанатов и активно лезла в его жизнь. Почему-то ей вдруг начало казаться, что ему одиноко.
Коул вздыхал, ёрничал и отнекивался, но чай с ромашкой, который она неизменно заваривала ему во время его работы, плед, накинутый вечером на плечи, приготовленный более-менее съедобный ужин и музыка, сделанная чуть тише, приятно успокаивали и дарили ощущение какого-то домашнего уюта.
Лили ёжилась, думая, что это лишь затишье перед бурей. А затишье было уж слишком долгим и «идеальным», как с картинки про счастливую семью. Она морщилась от этого сравнения и добавляла Спроусу лишнюю ложку сахара в чай — пусть жизнь мёдом не кажется.
Через какое-то время к ней осторожно заявилась мать. Рейнхарт-младшая тогда была в чудесном настроении: она, видите ли, решила пойти на курсы игры на клавишных и, после очень продолжительных споров с Коулом, он согласился на фортепиано. В тот момент, когда женщина осторожно нажала на дверной звонок, Лили просматривала каталог клавишных; у неё, честно говоря, разбегались глаза.
Они тогда довольно мило поговорили и она даже напоила мать чаем с мелиссой, угостив печеньем, которое они вместе с Коулом приготовили вчера.
«Вместе со Спроусом, » — мысленно отвесила она себе подзатыльник.
Эми с плохо скрываемым интересом спросила, как у них дела. Она отвечала сдержанно, по сценарию. «У нас всё, вроде бы, наладилось», «мы делим обязанности на двоих», «мы решили…» «мы подумали…» и всё в таком духе. Главное, как уже просекла Лили, почаще употреблять не «я» и «он», а «мы». Создавалась видимость того, что они жили душа в душу и решали всё вместе. Когда женщина, недоверчиво косясь в сторону Спроуса, ушла, парень рассмеялся, глядя на уставшее лицо девушки.
— Знаешь, я думаю, ты — прирождённая актриса, но она не поверила, — смеясь, выдал Коул, но поднял вверх руки в примирительном жесте. — Не в обиду тебе, но… она всё-таки твоя мать.
— Знаю я, знаю, — буркнула девушка, потягиваясь.
Сейчас она вспомнила их разговор и, по-правде говоря, жалела, что проявила слабость и не отвесила этому придурку подзатыльник. Но, как говорится, сделанного не воротишь. Она стояла в отеле Нью-Йорка и рассматривала своё отражение. На ней было милое розоватое платье, больше переходящее в кремовый с рукавами до локтя. Она ненавидела платья, а эта куча ткани была верхом её страданий. Волны ткани, держащиеся на корсете, ниспадали вниз, доходя до пола, рукава были исключительно из кружев, которые обтягивали и корсет. Поскольку девушка была низкой, Камилла, перетерпев истерики и битые стаканы, заставила её обуть туфли на каблуке. Они, так же как и платье, переходили от кремового в розовый (сколько Лили не старалась, она так и не смогла определить их оттенок) и были украшены массивными, даже несколько аляповатыми узорами, напоминающими ковку. В них было жутко неудобно, но она должна была признать смотрелось эффектно.
— Так, Лили, успокойся, это всего лишь интервью, — тихо сказала она себе, выдыхая и ойкая. — Чёртов корсет…
— Ты готова? — в номер вошёл взъерошенный Коул. — Вау. А ты не задохнёшься?
Девушка истерически хихикнула и, уперев руки в бока, покрутилась перед зеркалом, ловя его взгляд в зеркальной глади.
— Знаешь, я была уверенна, что всё будет нормально вплоть до этого момента. А теперь мне кажется, что я либо умру от недостатка кислорода, либо меня убьют по дороге твои фанатки…