Проходя по улице Правды — это у нас что-то вроде Рублевки местного разлива — он показал на фешенебельную новенькую семиэтажку:
— А вот здесь — мои скромные пенаты! Засим позвольте откланяться!
На прощанье мы обменялись телефонами, и он клятвенно обещал позвонить.
Когда Гаврик, пошатываясь, побрел к пенатам, я крикнула:
— Эй, у тебя случайно нет братьев?
Он обернулся. Но ответил не сразу.
— Был. Близнец. Он погиб, когда мы были еще детьми. Но это долгая и грустная история, и я поведаю ее как-нибудь в другой раз.
— А как его звали?
— Кого? — Все-таки он туго соображал, ослабленный и алкоголем, и травкой.
— Твоего брата-близнеца.
— А-а. Миша. Мы были, по замыслу предков, как два архангела: Гавриил и Михаил.
Я даже не обиделась, что он не соизволил меня проводить — настолько все это было странно и необъяснимо. Михаил — Микаэль — Мик…
Когда я пришла домой, он сидел на подоконнике и курил. Как обычно. Он не произнес ни слова, пока я раздевалась перед сном, попутно роняя все подворачивающиеся под ноги предметы и падая сама. Он даже лица ко мне не повернул. А я думала, засыпая, что, возможно, вовсе не кот, а Мик разговаривает сейчас с богами — позабытыми, древними и суровыми. Они беседуют с ним на равных. Дым от сигареты антенной улавливает их голоса — поэтому он всегда курит. Солнце просвечивает сквозь пряди его волос, торчащие над ухом, и само ухо окрашивает в изумительный розовый. Я удерживаю это ухо в голове, пока сон не накрывает меня.
…………………………………………………………..
МИК:
20 августа
Она проснулась вечером с больной головой и, как обычно, злая на весь мир. Долго и звучно ругалась с соседкой на кухне — бедняжка так некстати оказалась дома и решила заняться ужином. Потом ей под руку попался Желудь, которому тоже морально досталось (правда, за дело — за благоуханную кучку на паласе). Ретировавашись под тахту, кот зыркал оттуда настороженными глазами и шипел угрожающе-просительно. Я старался не пересекаться с ней вовсе — ни словом, ни взглядом.
Позвонила ее Илона, сообщила, что ждет в Конторе, так как у них сегодня завал, а работать некому. Тэш скривилась — кому охота выползать на ночь глядя, да еще с похмелья? Но возражать не посмела. Уже стоя в прихожей, соизволила наконец обратить внимание на меня.
— Слушай, Мик, у меня для тебя две новости. Одна хорошая. А вторая… даже не знаю — все зависит от того, как ты к ней отнесешься. В общем, так: теперь я совершенно уверена в своем психическом здоровье. Ты не плод моего больного воображения — что не может не вызывать оптимизма. Но с другой стороны… Видишь ли, ты — призрак. Вчера, или нет, это было сегодня — я бухала с одним человеком, похожим на тебя, как две капли из одного бокала с мартини. Он сказал, что у него был брат-близнец по имени Миша, который погиб в детстве. Нет-нет, не отвечай мне сейчас: некогда! Вернусь — поговорим. Чао, милый!
Выпалив все это скороговоркой, она вылетела за дверь — видно, опасаясь моей реакции.
Я остался один, огорошенный, оглушенный.
Я не знал, не помнил, кто я. Старался отогнать даже отголоски мыслей на эту тему — не от неспособности к рефлексии, но из самосохранения. Меня никто не видит? — пустяки, главное — для нее я зрим. У меня нет жизни помимо Тэш, но она, эта самая жизнь, и не нужна мне вовсе. Призрак… Как я могу быть призраком, если я касаюсь ее щеки или руки, и она ощущает мое прикосновение, тепло моих пальцев? Если кот, когда хозяйки нет дома, ласково и доверчиво трется о мои ноги или, вспрыгнув на плечо, уютно щекочет щеку жесткой леской усов? Хорошо, допустим, я какой-то неправильный усопший: не прозрачный, не бесплотный, не выстуживающий окружающих могильным холодом. Но почему, в таком случае, я 'прилепился' к ней, а не ищу того, кто повинен в моей смерти? Если же мне некому мстить, что делает моя душа здесь, на земле, вместо того чтобы отправиться в райские кущи, или на адскую сковородку, или в следующее перерождение (точно не знаю, как там все на самом деле)?..
Я вытащил из валявшейся на подоконнике пачки сигарету и закурил. Призрак с никотиновой зависимостью… Что ж, какой-то плюс в этом есть: рак легких мне не грозит, по крайней мере.
Глубокая затяжка… Выдох. Воспоминания, которые затаились неведомо где, во тьме подсознания или до-сознания, всплыли на поверхность, обрели отчетливость. Их отомкнули, выпустили на волю неожиданные слова Тэш.
…Тут хорошо. Хорошо и тепло, только одиноко. Где-то далеко-далеко что-то происходит, но до меня долетают лишь слабые отзвуки. Покой… Нет, не совсем: покой мог бы быть, если б не голоса. Первое время я слышал голоса матери, отца и брата — они плакали, жалели меня и себя, и мне хотелось сказать им, что все в порядке, попросить успокоиться. И я говорил, твердил, заклинал… но они, кажется, не слышали. Мало-помалу их слезы и голоса отдалились, стихли.