Впрочем, может быть, это я такая бессердечная и неправильная, а у других все иначе.
— Наташа, почему ты стоишь одна? По-моему, я внятно сказала: построиться парами.
— Но, Маргарита Леонидовна, у меня есть пара. Его зовут Мик, и он мой друг.
— Наталья, перестань выдумывать: здесь никого нет! Возьми за руку Алину, и мы наконец пойдем.
— Но вот же он, вот! Мне не нужна больше пара.
— Значит, ты останешься дома и не пойдешь со всеми в театр. В последний раз говорю: встань в пару!
— Нет! Другая пара мне не нужна!
И я осталась в постылых стенах, когда все пошли в театр. Меня заперли в спальне, чтобы не путалась под ногами и чувствовала свою вину. Но я только радовалась — поскольку могла играть и рисовать с Миком, и никто бы мне не помешал. Тогда я еще не догадывалась, что вижу его лишь я одна. Мне казалось, что подслеповатая воспитательница просто его не заметила, а дети промолчали из вредности.
Вечером все вернулись. Как только дверь в спальню открыли, я выбежала во двор. Ко мне подошел Колька Зубов, или Зуб. Это был заводила и самый отвратный парень во всем детдоме. Старше меня на три года, он вовсю курил, нюхал клей и непрерывно матерился. Щуплый и невысокий, Зуб не давал прохода всем, кто был слабее его. Возле него всегда вились трое парней, во всем ему подражавших — кордебалет, или свита. Вместе их называли Зубов и Ко.
Один из кордебалета, Мишка на Севере, он же Медведь — огромный белесый парень, туповатый и медлительный — схватил меня за руку. Черноволосый вертлявый пацаненок — то ли армянин, то ли таджик — по кличке Пиявка и Голова — мозги этой компашки, круглый отличник, стукач и любимчик воспитателей (именно благодаря ему зубовской компании прощались почти все выходки), подскочив с двух сторон, заорали:
— Чокнутая, чокнутая!!!
Я попыталась вырваться, но хватка у Медведя была вполне зверская.
Зуб больно ткнул меня пальцем в бок и с усмешкой выдал:
— Больные нам не нужны, верно, Медведь? Больная голова — это заразно.
— Я не больная, это вы дураки!
— Ну как же не больная: выдумала себе друга, потому что никто не хочет с тобой водиться! Кто станет водиться с чокнутой?
Шестерки заржали в унисон.
— Это неправда, я не выдумала, он есть! Вы все врете, потому что завидуете. Вы все плохие!..
— Если мы плохие, то почему же твой хороший друг не вступится за тебя, когда я делаю вот так? — Зуб толкнул меня, а Медведь отпустил руку, и я кулем повалилась на землю. — Где он, твой — как ты его назвала — Зак, Ник, Фил?.. Фил, точно, Фил!
Все заржали, а Пиявка, подскочив, пнул меня ногой в живот. Я смотрела на Мика, стоявшего в нескольких шагах от нас, и не понимала, почему он не вступится за меня. Почему просто стоит, хотя и сжав кулаки, и оскалившись — а не подойдет к моим мучителям и не покажет им?.. Это длилось очень долго, а может, мне так показалось. Я молча лежала на холодной земле, прикрыв руками голову, и не отрывала от своего друга непонимающего взгляда.
Зубову и Ко надоело возиться со мной. Пнув меня еще пару раз, они отошли. Напоследок Голова наклонился надо мной и прошипел:
— Запомни: это не мы, а ты плохая. Сумасшедшая грязная дура, поэтому тебя все и дразнят! И не вздумай жаловаться: во-первых, тебе никто не поверит, а главное — мы тебе отомстим как следует. И никуда ты от нас не денешься!
Мне было очень холодно и больно. Но подниматься не хотелось. Хотелось одного: закрыть глаза, забыться, окончательно заледенеть.
— Пойдем, Тэш! — Мик присел рядом со мной.
Я сжала его ладонь, так сильно, как только могла.
— Тебя нет, ты не существуешь! Я хочу быть нормальной, хочу, чтобы со мной играли другие дети, а не ты!..
— Ты делаешь мне больно — отпусти!
Я разжала пальцы. На его ладони красным оттиском остался след моего судорожного пожатия. Были видны даже полукруглые углубления от ногтей.
— Значит, ты живой, ты существуешь?! Но отчего тогда ты не вступился за меня?..
Он стер грязь с моей щеки. Его ладонь была сухой и теплой.
— Я не мог, правда. Не знаю, почему. Для них я действительно не существую, но это не значит, что меня нет. Честно!
— Значит, ты никогда-никогда не сможешь защитить меня?..