— А мне стоит тебя бояться? Мне кажется, я хорошо разбираюсь в людях. По крайней мере, редко в них ошибаюсь.
Я тоже закурила, завернувшись в простыню.
— Откуда у тебя этот шрам? — Он взял мою руку. — Ого! Он и тут, — удивился, повернув ладонь. Коснулся теплыми сухими пальцами хитросплетения линий. — Тебя будто проткнули или распинали.
— Ни то, ни другое.
Я отдернула руку — не терплю прикосновений к этому шраму, и тем паче воспоминаний, с ним связанных.
Дар замолчал и отвернулся. Красноватый свет бра падал на его лицо, делая похожим на причудливую маску. Резкие тени заостряли нос, очерчивали опущенный подбородок. Только высокий лоб был освещен полностью и поблескивал. Налипшие на него седые пряди казались твердыми, пластиковыми. Крестик на шее — не золотой, самый обычный — подрагивал, искрясь, от ударов сердца.
У меня зачесались руки. Торопясь, я вытащила из косметички карандаш для век и бумажную салфетку.
Дар не шевелился, словно окаменел — просто идеальный натурщик. Кажется, он так глубоко ушел в свои мысли, что напрочь забыл о моем существовании. Странный все-таки клиент.
— Интересно, зачем ты пришел сюда? У тебя ведь нет проблем с женским полом.
Он медленно стряхнул длинный столбик пепла.
— Я получаю то, что хочу, за те деньги, что плачу. Это честнее, чем заводить отношения. Принцип такой же, только там за секс я должен расплачиваться вниманием и подарками — что требует большего времени и суеты. К тому же при этом труднее разобраться, кто кому и сколько должен.
— Забавный подход, — закончив рисунок, я полюбовалась им и отложила в сторону. — А как же любовь?
— Женщина, которую я любил, умерла. Никто и никогда не заполнит мою душу, но у тела свои требования, и приходится их удовлетворять. Думаю, мне пора! — Он принялся неспешно одеваться. Бросив беглый взгляд на салфетку со своим портретом, поднял ее и с интересом рассмотрел. — У тебя явный талант, Натали. Я редко появляюсь в одном и том же месте дважды, но сюда, пожалуй, еще зайду. Больно хорошо ты рисуешь. Могу я забрать это?
— Не вопрос, конечно. Я рада, что хоть кто-то считает меня талантливой.
— Что ж, до встречи!
Он бесшумно выскользнул за дверь.
Послышалось почтительное кваканье Илоны, неестественно звонкий смешок Виолетки…
Одеваясь, я заметила две сотни баксов, оставленные на черной простыне. Неплохо он оценил мое творение! Ну что ж, Дар, спасибо — лишние деньги мне не повредят.
…………………………………………………………..
МИК:
Тэш росла, продолжая оставаться изгоем. Все ее сторонились — ни друзей, ни подруг. Она и не стремилась к дружбе, огрызаясь на каждое сказанное ей слово, считая всех вокруг врагами. Детская замкнутость переросла в подростковую агрессию. Она открыто говорила, что ненавидит весь мир, срывалась даже на меня. И еще она часто плакала ни с того ни с сего.
Правда, с воспитателями и директрисой она вела себя тихо — образ страшной дурки всегда витал где-то возле. Все свободное время — если меня не было рядом — читала. Отлично училась, поставив целью поступить в престижный вуз.
Детдом, в котором Тэш повезло провести детские и юные годы, считался одним из лучших в области. То есть ей и впрямь повезло, без кавычек. От девчонок, побывавших в других местах, она слышала мерзкие бытовые подробности — вроде карточных игр на 'живое мясо' — девочек старше двенадцати лет. Приставания воспитателей к детям обоих полов считались там в порядке вещей. Как и почти постоянное чувство голода.
В детдоме Тэш по сравнению со всем этим жизнь была райской. Кормили прилично, не лапали, по коридорам не шастали полчища крыс. Девочки отдавались парням добровольно (обычно за сладости, сигареты и вино). Раз в год появлялись проверяющие комиссии, и перед их приходом даже не устраивали авральных уборок.
Когда Тэш было около четырнадцати, в главном здании затеяли ремонт. Всех детей переселили в учебное крыло, отдав под спальни школьные классы. Тэш взяла за правило вечерами уходить в опустевшую часть, выбрав самое маленькое и уютное помещение. Правда, в ремонтируемой части дома отключили отопление и электричество, но она довольствовалась керосиновой лампой и добавочным одеялом. Да и за окном была ранняя теплая осень.
Она читала в одиночестве, но чаще болтала со мной, и это было здорово: ведь обычно для наших игр и общения мы выбирали самый пустынный уголок сада или коридора, где бы никто не увидел ее 'помешательства'.
Дежурные воспитатели поначалу с руганью прогоняли ее в общую спальню. Но со временем стали смотреть сквозь пальцы — даже на то, что Тэш оставалась в своем убежище до утра. Она ведь имела репутацию прилежной 'ботанки', тихой и аутичной, изо всех силенок идущей на золотую медаль.