Чуть вечер и дискотека – моих девчат строго настрого наказывали мне стеречь, и утешал я их, как мог, хоть не знал и капли того, что испытала каждая из них от жизни сполна. Нагонять страхов не буду. Хлебнула каждая. Не назову теперь каждую поимённо. Возможно, их исцелило наше трудное время своей особой нематеринской опекой. Не назову и имени Ключницы. Скажу одно, прозевал я в лагере какое-то нелепое девичье восстанье. И сам вроде бы подневольный, я не сумел понять их боль намеренно вторично отверженных, а просто как-то у моей коллеги пропал 200 граммовый пакет цейлонского чая. Мы, помню ещё, посмеялись. Но к нам с огромными глазами притюхала уставшая за день повариха Дарья и потребовала, чтобы всех пацанок нашли.
– У меня такое чувство, что все они сегодня умрут. Я сама видела, как девочка без парика, Ленка никсанутая ваша заваривала в полуторалитровой мерной кружке чифирь и несла его к себе, прямо в палату узниц.
– А у меня ещё недавно пропал клофелин, – перепугано охнула коллега Анна Петровна. И еще более испуганно договорила:
– Вас, Вольдемар, они в палату не пустят, а я одна ничего не сумею.
– Я пошла за врачом, – неторопливо и точно решила сердобольная повариха.
Я влетел в зал столовой, где дискотека была в самом разгаре, и коротко объяснил всё лагерному директору – донецкому шахтёру с тридцатилетним стажем Кацману Валерию Львовичу.
От тут же подошёл к микрофону и сказал одно лишь слово: "Отбой"
Чуть позже по лагерю прозвучало:
– Вожатым и педагогам – ситуация номер пять.
По ранее оговоренной договоренности это означало, что вожатые из донецких вузов идут на отбой, а киевские педагоги собираются у директора в кабинете. На случай непредвиденных обстоятельств. Обстоятельность донецких друзей поражает меня и поныне. В ту же ночь в том же Анатолийском лесу на окраину города стали выдвигаться танки и бэтээры. Город праздновал день шахтёра. Танки и бэтээры к городу не дошли. Умирающих девчонок мы разыскивали по лагерю сами. Всё делали тихо и очень не сразу убедили трёх местных футбольных знаменитостей отпустить в отряд трёх же своих изнасилованных столичной сволотой сверстниц.
Трагизм той страшной киевской ситуации состоял ещё в том, что первая изнасилованная подонками, затащила к себе под угрозой продолжения издевательств над ней своих двух лучших подруг. В итоге пострадали все трое. Приняв клофелин и запив его чифирём, они могли умереть в любую минуту. Пришлось с мальчишками говорить честно, в открытую – важна, мол, каждая минута, ребята. Никсы в лагере не оказалось. Из корпуса отряда слабоумных донецких детей с рёвом едва не вырвалась в обестыженно смелом белье привязавшаяся к Ленке Люси:
– Сучка без передышки обещала отпустить от себя никсу, тт-там, в полнолуние, у лесного озер-ра! Он-ни уже д-ав-вно изводят друг друга.
– Что это значит, Вольдемар, что это значит? – истошно заорала на меня Ключница.
– Лена мне рассказала, что в неё вселился из лужи с кровью убитой матери водяной дух никсы, за то, что та подарила ему кладбищенский тюльпан с материнской могилы!
– Вольдемар, скажи, что это обычный бред. Ты, дорогой, выпил, – ведь сегодня же День шахтёра!
– Я вам не дорогой!
– По специализации я психолог, – вмешалась женщина-врач. – По всему у вашей никсы-Елены подростковое раздвоение личности, вызванное кризовой ситуацией. Вы говорите, что у нее на глазах пьяный отец убил мать. Затем сексуальная самаидентификация, вот вам и лобковые вши, затем специфически мифотворящая подростковая хиппигруппа. Всё это может быть интересным. Никса пристала к Елене, чтобы спасти её, а не убить! Попомните моё слово. По праву майора медслужбы командование беру на себя: Вольдемар с Кацманом к озеру. Кацман, Ленка Вольдемару доверилась, дай ему увести её от пруда. Я подошлю к вам двух парней из охраны с носилками. Ключница, остается за старшую! Лагерь на ней, простите, вырвалось, Варвара Петровна. Как психолог, я всегда играю на детской стороне. Мы подгоним "рафик" на берег.
Мы с Кацманом опрометью неслись лесной знакомой тропинкой. Она вилась между зарослями лесного ореха, папоротников и малины, над которыми возвышались буки и грабы. Театрально-залихватисто ухали совы и филины. Над прудом согбенно сидела Ленка. Она что-то шептала. Я медленно подошёл.
– Никса, миленькая, уходи,– умоляла девочка озёрное отражение, но то только смотрело на неё сквозь густую чёрно-зелёную стеклянистую массу.