И есаул Агафонов, учуяв, что на его противника насели сзади (молодец Власов! — радостно думает догадливый командир), двигается вперед и бьет в лоб врага, бьет без разбору, со-слепу, сгоряча, по всем правилам искусства...
12.
Никша уныло убрел обратно на Верхнюю Заимку к Акентию Васильевичу. Там он похвастался своими похождениями, но не встретил сочувствия, и самогоном, как втайне надеялся, угощен не был.
— Уноси-ка, Никша, от нас ноги по-живу, по-здорову... Станут тебя искать, и нам влетит...
— Да кто меня искать-то будет? — горестно изумился Никша.
— Это нас не касаемо! — урезонил его хозяин: — Может, белые тебя поищут, а, между прочим, может, и эти, красные, которые...
Ушел Никша с Верхней Заимки, добрался до деревни Медведевой. Там у Никши сватовьев целая улица. Переночевал Никша в Медведевой — хозяева утром ему вежливенько:
— Лучше тебе, Никша, в Моты податься. Переживешь там лихое время, а потом, даст бог, воротишься.
Вздохнул Никша, выпросил табаку у свата, подтянул штаны и опять пошел.
Этак попутешествовал Никша немало. А тем временем по заимкам, по деревням разнеслось, как белые друг друга с дуру насандаливали, как этим ловко партизаны воспользовались, и как потом карательному отряду с большим уроном пришлось отступать к линии, в город. Дошло это все и до деревни, где Никша унылое прозябание совершал. Но ко всему этому прибавилось и то, что всю катавасию, мол, завел немудрящий мужичёнка: пьяным, мол, прикинулся да и закрутил мозги белым.
Послушал Никша, охнул, обрадовался:
— Ах, лешай!.. Да ведь это про меня, ребята!.. Я этот самый, который белых омманул!.. Ей-богу, я!
Не поверили, было, мужики, но стали прикидывать, вспомнили, о чем им Никша, как пришел, рассказывал, — выходит, что и впрямь Никшино это дело!...
Оглядели они Никшу, словно и не видывали его раньше, осмотрели лицо его со слезящимися глазами, с бородишкой немудрящей, руки малосильные, грязные, мужицкие, брюхо, осевшее книзу, осмотрели-оглядели его — такого давно знакомого, надоевшего, прилипчивого, пьяницу.
— Да как же это ты так?.. Да откуда ты разумом просветлялся?!.
А Никша вскинулся, приободрился, хорохорится:
— Я, думаете, совсем пропащий?! Я, думаете, — Никша? Не-ет!.. Подымай теперь в гору: Никон Палыч!.. Да!..
Хохотали мужики. Но как-то опасливо, с оглядкой.
13.
Самый-то ядреный, настоящий смех позже был.
Перекинулись партизаны из никшиной волости в другую, за ними убрались и каратели. Тише стало по деревням. Вышло так, что и Никше домой ворочаться, хоть и с оглядкой, но можно. А Никша к этому времени фасон другой стал держать: голову выше вздернул, хмыкает, когда говорит, задается. Гордость в себе мужик держит, мужикам заслугу свою в нос тычет:
— Вы, вот, возле баб торчите, а которые настоящие хрестьяне, те белых шпарят... Я по малосильству своему хошь оружьем орудовать не способен, зато голова у меня действует, пользу я приношу!..
Пробовали мужики отшучиваться от Никши, но Никша стал напористый, едучий, от него не отвяжешься.
Когда Никша вернулся в свою Никольщину, был у него вид победительный, слезящиеся глазки горели радостью, и пялил он вперед, вместо груди, свое брюхо. Обошел Никша односельчан своих, угостился, всюду порастабарывал, везде о себе повеличался. Пред Макарихой совсем распетушился он.
— Ты знаешь, я теперь какой человек? — наседал Никша на старуху.
— Знаю, знаю! — не сдавалась Макариха: — Первейший дурень в волости и пьяница несчастный! И к тому же лодырь!
Никша ругался, стращал Макариху. Но бабу, если она упрется, не скоро перешибешь.
Так текли дни.
Как-то вернулись в Никольщину тайком ребята, которые партизанили в уезде. Было у них дело какое-то дома. Обделали они, что им надо было, а перед уходом зашли в крайнюю избу к Макарихе.
Уселись на лавку, покурили, со старухой толкуют. И является в это время веселенький Никша. Увидал гостей, обрадовался:
— Ах, ребята, милые вы мои! Воители разлюбезные!..
Поздоровались с ним ребята, зубоскалят. Никакого уваженья Никше не делают. Обидно ему стало.
— Какое вы можете право иметь насмешку надо мной делать? — насел он на них.
Ребята удивились.
— А что? — говорят. — Какая ты персона, что посмеяться над тобой нельзя?..
— А такая вот! — напыжился Никша. — Я, можно сказать, цельный полк карательный погубил.
— Ты-ы?!..
— Я!!.
— Это ты про что-же врешь?
— Да вот про то самое...
Согнул Никша руки крендельком, в бока ими уперся, ноги расставил, расфасонился: