Георгий Старков
Никта
Легенда
Жил-был на свете скульптор. Велик был его талант — он мог слепить из комков глины всё, что душе угодно, но особенно ярко его дар проявлялся, когда он делал образы живых существ — зверей, птиц, людей. Созданные им изваяния казались одушевленными, и всякому, кто смотрел на них, чудилось, что вот-вот они моргнут, задышат и соскочат с пьедестала. Конечно, так быть не могло — глиняные скульптуры оставались мёртвыми холодными массами, сколь бы ни искусны были руки мастера. Но с годами слава скульптора ширилась, гордыня его росла, и ему стало казаться, что если он приложит достаточно усилий, то сможет слепить творение настолько удачное, что из иллюзии жизни оно превратится в саму жизнь. Он запасся глиной высшего качества и закрылся в лесной хижине, отказавшись от всякого общения с внешним миром. Целый год художник напряжённо работал, и только потом распахнул двери своего жилища перед посетителями. Вошедшие увидели в центре хижины скульптуру женщины, выполненную с необычайной красотой и изяществом. Когда взгляд касался её, то создавалось ощущение, будто женщина жива и дышит. Все стали восхвалять мастера на все лады, но сам он остался угрюмым: не того результата он добивался, не этого хотел. Опечалившись, он снова выгнал всех и запер дверь. Ещё три года он безвылазно сидел под одной крышей, работая днём и ночью, отвлекаясь лишь на еду, подносимую родственниками, и короткий беспокойный сон. На исходе третьего лета он снял засов с двери. Любопытные, которые первыми зашли в обитель художника, не смогли сдержать восторженных возгласов: перед ними по-прежнему была та же безымянная женщина, но как она изменилась! В сравнении с нынешним образом предыдущий виделся неотесанной глыбой. Всё несло в женщине отпечаток подлинной жизни — от мельчайших ворсинок на коже и складок на длинном платье до искр печали в глубине её глаз. Многие, не сдержав чувств, упали на колени перед гением, но это не развеяло его неудовольствия. Скульптор бесцеремонно вытолкал всех обратно за порог и захлопнул дверь. Люди начали перешептываться, решив, что художник сошёл с ума. Будто подтверждая их догадки, он вновь скрылся от чужих взоров, на этот раз на долгие десять лет. За это время ничего не было слышно о нём, и слава его развеялась; люди забыли о странном ваятеле, тропинка, ведущая к его хижине, заросла травой. Но скульптор не замечал этого, не чувствовал течения времени: окружённый пламенем свечей, он всё трудился над одной-единственной скульптурой. За годы отшельничества волосы его стали седыми, лицо покрылось морщинами, спина сгорбилась. Лишь глаза мастера оставались ясными, как прежде — он видел, что скульптура близка к желанному идеалу, но ещё не достигла его.
В десятом году ослабленный заточением скульптор тяжело заболел. Но даже будучи в горячке, чувствуя, как его тело пылает огнём, художник не прекращал свою работу, внося правки в облик женщины. И однажды вечером, когда огарок последней свечи почти потух, он закашлялся кровью и понял, что его жизнь подходит к концу. Объятый страхом, что его шедевр останется незавершённым, он привстал и потянулся к скульптуре. Но немощные пальцы не успели коснуться глины: очередной приступ жестокого кашля сразил творца, и он упал на холодный пол. Старик в последний раз взглянул на скульптуру в ожидании чего-то, известного ему одному, но ничего не происходило. Мастер разочарованно вздохнул и закрыл глаза. Едва грудь его перестала вздыматься, женщина сошла с постамента. Склонившись над телом своего создателя, она нежно коснулась горячими губами его остывающего лба, потом выпрямилась, движением руки потушила расплывшуюся свечу и вышла из хижины в летнюю беззвёздную ночь.
2014 г.
Восхождение
Зеркало в углу комнаты едва заметно блестело во мраке. Проснувшись, Кэсси какое-то время смотрела на его матовое пятно, ещё не вполне сбросив дрему, потом осторожно потянулась. Суставы хрустнули и заныли, и это был какой-никакой добрый знак: руки ещё не потеряли чувствительность.
Оказывается, за ночь она совсем отбила одеяло у Леона. Теперь тот лежал без укрытия, свернувшись калачиком и уткнувшись головой ей в шею. Кэсси осторожно села на кровати, стянула с себя холщовый кусок ткани и накрыла им Леона. Делая это, она коснулась локтя парня своей ладонью и почувствовала на его коже пупырышки от холода. В бараке было прохладно — видимо, огонь в печи ночью не поддерживали, и он давно погас. Кэсси нахмурилась, вспоминая, кто должен был отвечать за огонь. Её черёд был пять… нет, шесть дней назад, стало быть, прошлой ночью был черёд Винии. Ну, тогда всё ясно. Эта безответственная девчушка уже не в первый раз не выполняла обязанности, а потом делала большие голубые глаза в слезах: «Ой, я просто крепко сплю и не могу заставить себя проснуться ночью вовремя… Простите, пожалуйста, я больше не буду!». И что с неё возьмёшь? Хорошо хоть, что сейчас не зима.