Гибель брата что-то переломила во мне. Нет, я не впал в уныние, не забросил повседневные дела, не дежурил на его могиле сутками. Должно быть, Алёне даже казалось, что я отнёсся к трагедии слишком холодно. Но так было только по виду — я был по-настоящему потрясён. Если угасание матери было необратимо и потому ожидаемо, то сейчас произошедшее казалось бессмыслицей. Игорь был моложе меня, умнее, красивее — да что угодно. Он не должен был так уходить. Так было неправильно. Всё было неправильно.
И тут в моей памяти вновь воскресли давно забытые цветные карточки из бабушкиного сундука.
Далёкая Москва. Башни, тротуары, каналы, купола. Город-сказка. Я уже не был тем наивным ребёнком и не верил, что город мог сохраниться в том же виде до наших дней. Если он и не разрушен, то наверняка выродился, как и всё вокруг, и теперь его не узнать. Что я увижу, когда найду его после долгих лет поиска? Забытые развалины? Почерневшие останки? Пустые оболочки, населённые призраками? Однозначно, это не стоило похода. К тому же в своём нынешнем состоянии — с подорванным здоровьем, стареющий и изъеденный горем — я мог не выдержать долгое путешествие. В моём попечении были семья и родной город. Вряд ли этот мираж, пусть и радужный, как мыльный пузырь в солнечный день, мог их заменить.
Несколько дней я жил, как в странном бреду. Ходил на работу, что-то говорил жене, гладил по голове детей, ругался с купцами, которые хотели меня облапошить — но это всё было ненастоящее, далёкое. Внутри меня шла борьба, и только она имела значение. Я должен был дать себе ответ, сделать выбор раз и навсегда — Москва или… или всё, что у меня есть.
На девятый день после похорон Игоря, когда начался тоскливый снегопад, я, наконец, определился. Вернувшись рано, я застал жену драящей пол. Мой младший сын ползал вдоль стены, а Лиля зубрила учебник грамоты, который ей давался с трудом. Я подошёл к жене и так встал, не могущий подобрать слова.
— В чём дело? — спросила она меня, удивлённо подняв взгляд.
— Дорогая… — я чувствовал, как язык во рту немеет.
— Да?
Алёна внимательно смотрела на меня ясными голубыми глазами, которые не потеряли с годами своей красоты. Я обнял жену за плечо:
— Ничего, милая. Я очень, очень вас всех люблю.
Минуло ещё пять лет, и в Жабрах грянул полышевый бум. Он произошёл не в один день, а набирал обороты постепенно — ископаемых камней рядом с городом находили всё больше, прибывали старатели со всё более совершенным оборудованием, и лучистые камни перестали быть диковинкой для горожан. Впрочем, в остальном мире люди сходили по ним с ума — и вот все окрестные земли оказались изрыты и перекопаны. Я не пытался влезть не в своё дело и занимался своей рыбой. Лишь в тот год, когда совет представил меня на должность своего главы, я в полной мере осознал, что происходит: рыбный промысел остался на задворках, и Жабры неуклонно превращались… нет, не в прииск, а в нечто большее. К северу от Разлома все денежные потоки проходили через нас, а торговые пути неизменно делали крюк и заглядывали в город. Жабры неотвратимо ширились, ввинчивались в небо шпилями каменных зданий, и я уже едва мог признать в них забытое Богом поселение моего детства, пропитанное запахом рыбьей чешуи. Город напоминал растущее дитя, вступившее в пору созревания и потому особенно трудное для присмотра. Я, как мог, старался приглядывать за его благополучием, направить развитие в нужное русло. В иные чёрные дни мне казалось, что всё тщетно — город стал слишком большим, чтобы пытаться с ним совладать, и скоро он погрузится в хаос, не выдержав собственного веса. Но отчаяние проходило, как дни без солнца, и тусклое светило надежды снова выглядывало из-за горизонта.
На мой полувековой юбилей гильдия старателей поднесла мне подарок, который я отказался принять, ибо он был слишком ценен. Гильдия всегда искала способы сблизиться с городскими властями с выгодой для себя, и поддаваться их лживой добродетели не стоило. Но один взгляд на подношение, которое внесли в мой кабинет, заставил меня задержать дыхание. Массивный полыш багрового цвета с тёмными прожилками внутри пробудил у меня воспоминания. Да, он оплавился, расплылся, почти потерял свою замысловатую форму — но всё же я узнал его!
После моего отказа под разочарованное перешептывание глав гильдии камень вынесли. Я провожал его взглядом, и по спине пробежал холодок.