Но парень оказался на редкость настойчивым. С пылом, свойственным молодым, он просил гроссмейстера сыграть с ним всего один разок, чтобы он в старости мог всем гордо говорить, что однажды ему доводилось проиграть такому именитому противнику. У гроссмейстера голова пошла кругом от его уговоров. Он сам не понял, как поддался им — ладно, всего одна партия, очень быстро. Парень весь расцвёл, и когда гроссмейстер, пробив своё пиво на кассе, пошёл к выходу, он последовал за ним со своим пакетом с тушёнкой, не переставая рассказывать, как он в детстве видел гроссмейстера по телевизору и как в школьном шахматном кружке они анализировали его партии. Гроссмейстеру, с одной стороны, было лестно такое слышать — всё-таки он отвык от хвал, — но вместе с тем в нём росло раздражение из-за того, что он дал уговорить себя на дурацкую затею, и теперь в квартиру придётся возвращаться с этим юнцом. Но включать задний ход было поздно. Они вместе прошлись под снегом, поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. Молодой человек, наконец, затих и стал восторженно рассматривать кубки и награды, расставленные в стенном гарнитуре в гостиной. Гроссмейстер положил пиво в холодильник, потом достал с нижней полки гарнитура большой шахматный набор с деревянными фигурами, которым он играл с детства. Они сели на диван, расставили фигуры, гроссмейстер великодушно согласился играть чёрными. Молодой человек сделал первый ход. Гроссмейстер ответил перемещением своей пешки. Они быстро разыграли защиту Корделя. В момент, когда настало время сделать рокировку, гроссмейстер вспомнил, что на плите варится борщ. Двинув короля и ладью, он извинился, сходил на кухню и выключил плиту. Там, стоя над кастрюлей, источающей вкусный аромат, гроссмейстер вдруг понял абсурд ситуации. Что на него нашло? Почему он впустил в квартиру совершенно незнакомого человека? Он внезапно испугался, что молодой человек окажется вором, грабителем или даже убийцей. Взяв со стола кухонный нож, он спрятал его за спину и украдкой заглянул в гостиную. Но парень не делал ничего подозрительного — всё так же сидел, подперев острый подбородок кулаком, и размышлял над игрой. Успокоившись, гроссмейстер положил нож на место и вернулся к дивану. Парень, похоже, даже не заметил, что противник отлучался.
«Нужно быстро закончить партию и выпроводить этого типа», — решил гроссмейстер и сосредоточился на игре.
Шли минуты. Игроки делали ходы, и с какого-то момента гроссмейстеру стало ясно, что партия затянется. Парень оказался не настолько плохим игроком, как он ожидал, и не спешил попасться на расставленные ловушки. Чем дальше, тем сложнее становилось гроссмейстеру удерживать позицию, и после очередного хода противника, когда тот ловко увёл своего коня от заготовленной комбинации, ему вдруг стало неуютно. Неужели он может проиграть? Не может быть, у парня даже не второй разряд, он таких на сеансах одновременной игры пачками укладывал на лопатки…
Теперь гроссмейстер напряжённо размышлял, прежде чем сделать ход, но победа не вырисовывалась. Он иногда смотрел на лицо парня — тот оставался серьёзным и молчаливым, его худое вытянутое лицо с резкими скулами и костлявым подбородком напоминало череп. Люстра в комнате как будто стала светить очень тускло, углы гостиной отдалились, и только черно-белая шахматная доска была словно освещена изнутри. Он потёр лицо ладонями. Что происходит? Почему путаются мысли? Вся стройная система его игры развалилась, фигуры противника прорывали оборону. Чёрный король испуганно вжался в угол, и количество его верных защитников неумолимо таяло под натиском атак белых.
Гроссмейстер почувствовал себя дурно. Он почти машинально двинул ладью по горизонтали, пресекая назревающее давление по левому флангу, и закрыл глаза. В ушах стоял противный неумолкающий писк, и сам собой в мозгу возник вопрос — когда он в последний раз до этого дня играл по-настоящему, серьёзно, получая удовольствие от процесса? Гроссмейстер не мог вспомнить. Он не помнил ни свои прежние игры, ни теорию, ни людей, которым он противостоял.