— Я настаиваю.
— Эта камера все равно не работает, — тихо сказал ей кассир. По его лицу было видно, что он уже пожалел о сказанном и прикидывает, не соучастницей ли ограбления является эта мадмуазель, не подаст ли она сейчас в окно знак браткам с бейсбольными битами, мол, заходите, тут чисто? Катрин вернулась за столик, достала смартфон.
— Может, у вас хотя бы вай-фай работает?
Вай-фай работал медленно и грустно, но — хоть что-то. Катрин зашла в фейсбук, открыла поиск. Имя: Paul. Город: Paris. Возраст… Сколько ему может быть? Темнота искажает восприятие. Голос молодой, но люди бывают разные. С одинаковым успехом он мог родиться и двадцать, и тридцать лет назад. Ладно, все равно она не разобралась, где в фейсбуке фильтр по возрасту. Общих друзей нет, вуз и место работы она не знает, как тут можно искать человека?
Катрин пролистала список из нескольких десятков Полей. Дальше были еще сотни, а может — тысячи разных Полей, молодых и старых, бородатых и гладколицых, одетых в костюмы и пафосно обнаживших торс. Катрин закрыла фейсбук. Это бесполезно. Может, у него на аватаре вообще какой-нибудь пейзаж или человек-паук.
Но ей так много надо было ему сказать… В первую очередь, извиниться. Хотя, истинная причина — вовсе не в проснувшейся внезапно совести.
«Тетя Света!
Простите за ту сцену. Простите, что не успела извиниться при вашей жизни.
Вы так много для меня сделали! Но если честно, я все еще обижена за то, что вы меня тогда не забрали. Умом я понимаю, что у вас не было возможности, а сердцем все равно обижена. Так уж по-дурацки я устроена.
Мне кажется, что я скоро не выдержу и присоединюсь к вам. Так что, скоро увидимся.
Специфическое воспитание тщательно вбивало в голову Мари сознание того, что в мире нет вещи более отвратительной, чем секс, и что все мужчины в радиусе километра каждую минуту размышляют, как надругаться над ней и сбежать. С возрастом, уже выйдя из-под родительской опеки, Мари не только не избавилась от этого предупреждения, но еще более упрочилась в нем, с каждым знаком внимания по отношению к себе, даже самым безобидным, все глубже забираясь в раковину. Она носила бесформенную одежду и почти не пользовалась косметикой, но и это не спасало от взглядов «похотливых извращенцев» — а скорее всего, так только казалось ей самой. В то же время она страшно боялась остаться старой девой, в итоге в ее психике царил настоящий хаос противоречий.
Оникс оказался первым мужчиной, который не только не смотрел на нее похотливым взглядом, а вообще никак не смотрел. Мари была тем самым единственным посетителем, который пришел на его выставку не по приглашению агента. Ее внимание сразу привлек этот субъект, мрачный и направленный исключительно внутрь себя самого. Мать призывала ее остерегаться художников, фотографов и прочих творцов, поскольку те рождены были для того, чтобы заманивать в свои сети моделей и натурщиц, а потом насиловать их; но в скульптурах этого творца не было ни намека на сексуальность.
Каким-то чудом она пересилила себя и пригласила скульптора на ужин в недорогой кафешке, тот вяло согласился. Мари ожидала каждое мгновение, что вот-вот ее ожидания разобьются о Гоморру реальности, но этот человек все так же не раздевал ее взглядом и не тянул свои ручищи под столом, чтобы полапать за коленку. Еще несколько таких свиданий, и Мари решилась предложить скульптору жить совместно. С таким идеальным экземпляром, думала она, надо сразу брать быка за рога, пока кто-нибудь пошустрее не присвоил его себе.
Шли дни, месяцы, даже годы, а максимальным проявлением страсти между этими названными супругами были только пуританские поцелуи и объятия, да и то редкие. Мари все устраивало, но время от времени она ловила себя на мысли, что хочет этого самого надругательства над собой, она хочет, чтобы ее тело воспринималось желанным.
Она перестала рядиться в одежду, похожую на мешок с прорезями для рук, и забила целую полку косметикой, но ничего не помогало. Тогда Мари вспомнила тот самый день, когда они впервые встретились, она вспомнила жеманного агента по имени Стефан, который называл ее будущего мужа не иначе, как «дорогой» и сделала для себя горькие выводы. Но, никаких слов о своих догадках она не произнесла и продолжала жить как прежде.
Где уж ей было знать, что как только она приближалась к Ониксу, он начинал видеть в ней чудовищ, напрочь отбивавших у него малейшее желание?
Непросто описать чувства Мари, которые она испытала, проснувшись от того, что с нее стягивают трусы. Сначала ей подумалось сквозь сон, что в дом забрался бельевой вор, в следующее мгновение она все поняла и испытала ужас. Все потаенные мечты, которые она почитала стыдными и грязными, грозились исполниться прямо сейчас, и Мари тут же пожалела, что такие мечты вообще закрадывались в ее голову. Она попыталась вырваться, причитая: «Я не хочу! Не сейчас!»