Катрин нестерпимо захотелось курить. Она бросила около года назад, муж настоял. Заявил, что больше не хочет целоваться с пепельницей. Катрин тогда взяла в руки сигарету, сказала: «Это последняя», и, закончив с ней, больше к куреву не прикасалась. Но пачку с остатком не выкинула, нет. Она и сейчас, должно быть, валяется где-то на дне сумки.
«Я сильная, потому что смогла так сразу бросить, или слабая, потому что так сразу согласилась с Максом?»
Как только рука нащупала знакомые очертания в сумке, Катрин тут же понравился второй вариант.
«Я слабая и пошла на поводу. Он и так решил за меня, где нам жить, каждый день решает, что нам есть и куда пойти. Не ему решать, какие привычки мне заводить, и какие бросать!»
Пальцы сжали пачку, смяв ее. Запоздавший подростковый бунт.
Катрин вышла в коридор. Несколько занавешенных тяжелыми портьерами дверных проемов — не для интерьера, а потому, что на двери не хватило денег. Единственная лампа — над лестницей, по которой надо спуститься. Бетонные ступени.
Только одна сигарета. Только одна, и все. Катрин закурила на крыльце, оставив позади две двери — одна вела на лестницу, с которой она только что спустилась, другая — в кафе, что раньше было на первом этаже, да закрылось. У мужа тоже есть кафе. Катрин подловила себя на том, что хочет, чтобы этот его бизнес обанкротился.
Рядом — большой, старинный фонарь, Катрин ни разу не видела, чтобы он горел. В большом стекле фонаря — ее отражение, вид сверху. Что это, лысина? Катрин взволнованно ощупала макушку свободной от сигареты рукой. Вроде бы все в порядке… Русые волосы отрастают, вот в отражении и привиделось бледное пятно на голове.
Надо ткнуть взгляд куда-нибудь еще. В окне стеклянной двери с табличкой «Fermé» виднеются силуэты стульев и столиков, осиротевших без посетителей, видно то, что на противоположной стороне кафе разбиты все окна. Пройдет еще немного времени, и там поселятся бомжи. Удивительно, как еще не разбили саму дверь.
Почему людям надо все крушить, ломать все, что без хозяина, или у чего хозяин далеко? Уезжая из России, она думала, что нигде больше такого не увидит. Но люди везде одинаковые. Москва и Петербург на центральных улицах тоже сверкают, полные лоска, а на окраинах что? Везде будто бы одна глубинка. Так и люди — при встрече выпячивают свои «центральные улицы» и «достопримечательности», а копнешь глубже — и наткнешься на битые стекла.
Девушка отерла рукавом пыльное стекло на двери. Рукав тут же посерел, и Катрин чихнула от пыли.
— Будьте здоровы, — послышалось ей в ответ.
— Спасибо, — она обернулась и увидела субтильного мужчину с громоздким пакетом. Он был одет в плащ, но шел по дождю с непокрытой головой — с волос стекали струи воды. «Без зонта. Непредусмотрительный», — отметила Катрин про себя. — «Рассеянный ли по натуре, или из-за обстоятельств — надо будет уточнять». Он прошел мимо нее в дверь, ведущую на лестницу. Второй этаж — салон Бонне. Третий — сэконд-хенд с вещами для беременных и младенцев. На будущую маму визитер не походил, на типичного посетителя салона — тоже не особо.
— Бордель — следующее здание, — крикнула Катрин ему вслед. Тот сначала приостановился, а потом прибавил шаг. Как неудобно вышло. Может, хочет ребенку одежки прикупить? Заботливый отец. Вот бы и ее папаша был таким…
Топ-топ-топ. Судя по всему, зашел все-таки на второй этаж, в салон. Катрин бросила окурок на землю. А можно ли сорить в пригородах Парижа? Она переворошила в уме все правила поведения для туристов и эмигрантов, которым ее учили, но про мусор не могла вспомнить ни одного.
«Да что со мной? Сорить нельзя нигде».
Девушка наклонилась, чтобы поднять окурок. Он оказался не единственным — только другие намокли, посерели, потому она и не обратила на них внимание сразу. Да уж. Культурная столица мира, Париж. Выпрямившись, Катрин осмотрелась в поисках урны. В поле зрения не было ни одной.
— Чтоб вас, — пробормотала она, бросая свой бычок обратно к остальным. Не в сумку же его класть. — Вот и я теперь немножко свинтус.
«Милая Оленька!
Я тебя очень-очень люблю и скучаю. Ты даже не представляешь, как. Пишу, и слезы текут, а ведь писать только начала… Я хочу сказать тебе много разных вещей, но у меня рука устанет писать их все, так что расскажу самое главное.
После того, как ты ушла, папа совсем расклеился. Раньше я просила фей, чтобы они отучили папу пить пиво, видимо, допросилась. Теперь он пьет водку. Когда совсем напьется, то кричит на меня. Будто это я виновата в том, что ты…