Когда его спрашивали, как он чувствует себя в случаях насилия в концертном зале, Джим отвечал неопределённо. В этом было “просто много смешного, приятного, весёлого, – говорил он одному журналисту. – Мы смеёмся, ребята смеются, полицейские смеются. Это такой фатальный треугольник. [Но] посмотрите на это логически. Если бы здесь не было полиции, разве кто-то попытался бы лезть на сцену? Потому что – ну, залезут они туда, и что дальше? Когда они залезут на сцену, они станут очень мирными. Они не собираются там ничего делать. Есть только один стимул атаковать сцену – потому что это барьер. Я твёрдо в этом уверен. Это интересно хотя бы потому, что ребята имеют шанс испытать на прочность полицию. Вы видите, что сегодня полиция приходит на концерт с оружием и в униформе, и, естественно, всем интересно, что произойдёт, если вы бросите им вызов. Я думаю, это хорошо, потому что это даёт ребятам шанс испытать власть на прочность”.
В другом интервью он говорил так: “Я пытался стимулировать несколько маленьких бунтов, вы знаете, и после нескольких раз я понял, что это такая шутка. Всё это быстро достигло такого уровня, на котором никто уже не думает, удачный ли был концерт, если все не попрыгают и не походят по лезвию. Это шутка, потому что это никуда не ведёт. Я думаю, что лучше было бы играть концерт и заставить всех чувствовать себя погружёнными, так, чтобы после концерта они вынесли эту энергию на улицуи взяли её с собой домой ”.
К этому времени публика стала осознавать, чего можно ждать на концерте “Doors”: восстания и трансцедентности. Не получая этого, зрители шли, чтобы, по крайней мере, посмотреть, как Король Ящериц делает то, чего никто бы другой сделать не смог или не захотел. Застыв, он споткнётся на сцене – как пьяный, вскричит криком вместо забытых стихов – сдвинет усилители, затем упадёт на сцену, не в силах подняться. “Doors” показывали шоу – шоу, не похожее ни на что другое, что вы когда-либораньше видели, необычное шоу.
“Doors” упорно работали, чтобы оправдать их ожидания. Они были самой драматичной группой в официозе, и они апеллировали к андеграунду, как и подростки. Моррисон был способен одновременно двигаться мимо простого зрителя в царство прямого опыта и благоговения.
Но чем больше Джим понимал, что на слова и музыку не обращают внимания, тем больше его разочарование отражалось на сцене и вне её. Он также всё больше уставал от бремени ожиданий толпы. Раньше ему не требовалось усилий, чтобы приводить толпу в восторг, потому что она приходила на концерт с чистым интересом. Теперь же толпа будет удовлетворена не менее, чем тем, что она об этом слышала, почувствовав не меньше, чем было обещано. И как с этим быть?
“Doors” стали больше, чем жизнь. Их отношения с публикой становились с каждым шоу всё менее реалистичными. Джим не только чувствовал себя недостойным восхищения, но он всё больше и больше ломал голову над тем, что делать в такой ситуации. Презрение просто стало “дополнительным к главному действию номером”. Возможно, он считал, выходом из тупика было бы – перестать подчиняться своему разрекламированному образу. Это не было немедленным решением, но, возможно, он мог бы постепенно этого достигнуть, уменьшая требования аудитории и в концеконцов, может быть, даже радикально изменить и улучшить отношение публики к себе.
На первой неделе декабря, после того, как группа записала своё первое, больше, чем за год, телевизионное шоу, “The Smothers Brothers Show”, Джим зашёл в бар “Troubadour”; напившись довольно пьяным, так, что ему трудно было идти, он уговорил одну из официанток уйти с ним. По пути к машине, прозванной “Голубой Леди”, к нему пристали двое голубых.
Слушайте, это не ко мне, – отрывисто и грубо сказал он. Но те продолжали следовать за ним и сели в его машину. Джим быстро завёл машину, нажал на педаль газа и двинулся на Дохени Драйв. Он ехал по встречной полосе и на скорости. Дерево. Крики, визг шин, гудки – и машина остановилась, натолкнувшись на бордюрный камень. Двери открылись, пассажиры, не пострадав, вывалились на землю, а Джим снова рванул в ночь. Официантка вернулась в бар, чтобы по телефону вызвать такси. Джим снова появился здесь, прокричав, что она должна сесть в его машину. Она отказалась, так как, по её словам, он был совершенно ненормален, и Джим уехал, закончив свой кутёж менее, чем через милю, где он вписал Голубую Леди в дерево на бульваре Сансет. Его привезли в комнату мотеля без сознания, но совершенно невредимого во всех остальных отношениях.