Выбрать главу

Джим сложил “ружьё” из большого и среднего пальцев рук и издал хриплые звуки револьверного выстрела.

– Andele! Andele! кричал он (“Иди! Иди!”). “Doors” громыхали сквозь мексиканскую ночь.

Группе всё ещё трудно было найти работу. Перед отъездом в Мексику были отменены ещё два концерта, в Сент-Луисе и Гонолулу, и на весь июль у них остался всего один твёрдый контракт на концерты в Лос -Анджелесском театре, который был арендован для серии концертов по понедельникам собственной компанией звукозаписи “Doors”. Билеты были проданы мгновенно, едва поступив в продажу.

Было два концерта, и перед каждым из них Джим распространял среди публики экземпляры своей импрессионистской поэмы, написанной по поводу недавней смерти гитариста “Rolling Stones” Брайана Джонса – “Оды Лос-Анджелесу, думая о Брайане Джонсе, умершем”. Как и в “Американской молитве”, здесь была “Джойшенская” игра слов и всестороннее исследование смерти.

Штормовая волна в прессе, которая шла от инцидента в Майами, наконец, стала спадать. В июне, июле и августе, когда “Doors” фактически сидели без работы, было опубликовано несколько важных для “Doors” хвалебных статей.

Один из лос-анджелесских журналистов назвал концерт в “Aquarius” “одним из самых запоминающихся концертов года ”, а другой придумал такой заголовок: “Аудитория слушает Нового Джима Моррисона”. “Rolling Stone”, журнал, который, кажется, сразу после Майами выставил Джима полным идиотом, напечатал благоприятную рецензию на “Праздник друзей ”, затем – фотографию на обложке и интервью Джерри (объёмом более 8 тысяч слов) и отчёт из Мексики (4 тысячи слов). В июле издание Пэт Кеннели “Jazz amp; Pop” напечатало положительный отзыв о выступлении “Doors” по 13 каналу Нью-Йоркского телевидения. Наконец, на первой неделе августа в “Los Angeles Free Press” появилась длинная хорошая рецензия на “Doors”, написанная молодым драматургом Харвеем Перром. Со временем Харвей станет другом Джима, и эта статья будет включена в ““Doors” Полностью” компиляцию всех музыкальных статей о “Doors”.

Я не вполне уверен, что моё собственное восхищение “Doors” имеет какое-то отношение к их песням [писал он]. Некоторые из них, по общему мнению, слабые, но я нахожу в них тот уровень, ради которого они стремятся к простоте, поразительно более впечатляющий, чем уровень, ради которого меньшие художники простоты сознательно избегают. Мне кажется, что, если бы группа действительно достигла поэтических высот, она получала бы огромное удовольствие, совершая большие ошибки; очень немногие делают либо одно, либо другое. Это похоже на поэзию Моррисона; большая её часть – творение гениального поэта, Уитмана революции 60-х, но какая-то её часть довольно второсортна. Нет криминала в движении от одной художественной крайности к другой; есть, кроме всего прочего, человеческие потоки, и нет искусства, если в нём нет гуманности. Но, опять-таки, это не совсем их музыка, и, может быть, даже не совсем стихи, сочинение музыки или харизма, как и альбомы, как и концерт в “Aquarius” – всё это так странно, прекрасно и волнующе, что действительно заставляет меня восхищаться “Doors”. То ощущение, которое я испытываю благодаря им – из-за того, что, я чувствую, они пытаются войти сами и ввести нас в мир, который переходит границы рока и вторгается на территорию кино, театра иреволюции. Посмотрите на Моррисона не на сцене, а в жизни, в более спокойных ситуациях: в постановке “Оленьего Парка” Нормана Мейера, на любом спектакле “Living Theatre”, на открытии “James Joyce Memorial Liquid Theatre” (Мемориальный Прозрачный Театр Джеймса Джойса), всегда в нужном месте в нужное время, напрасно загнанного в рамки какого-то вида искусства, которое гораздо более уместно, чем склонность к жизни. Этот тип личности не должен носить в себе поэзию, а если она в нём есть – когда она есть – вы стремитесь подойти к ней поближе, понять её глубже. В случае с Джимом Моррисоном и “Doors” это оправдывает и искупает ваши волнения. Они приблизились к Искусству, и неважно, как много они при этом нагрешили, как сильно они насмешили или даже возбудили рок -критиков. Мерки, по которым нужно мерить их искусство, – старше и глубже.

Через несколько дней после концерта в “Aquarius”, в четверг, в конце дня, Джим вошёл в ванную комнату в офисе. За столом Джима в это время сидел Денни, перед ним была разложена почта.

О чёрт, – воскликнул Денни.

Снова стихи, да? – заметил кто-то.

Что там? – спросил Джим, возвращаясь в офисную комнату.

Ничего, – пробормотал Денни, делая вид, что читает почту.

– Что ты имеешь в виду под “ничего”? Не говори мне “ничего”, – пристал Джим. – Я выкроил время в своём деловом расписании, чтобы узнать и, может быть, помочь молодым талантам, пока не слишком удачливым, – жест, который ты беззаботно отвергаешь. – Джим был явно в хорошем настроении.