Скотч неторопливо дотопал до стола с пограничниками, обошел его и только потом в упор поглядел на того, кого принял за Семенова.
Тот о чем-то увлеченно болтал с соседом, но посторонний взгляд почувствовал практически мгновенно. Поднял голову и уставился на Скотча.
Семенов. Точно, Семенов. Тоже похудевший, но в отличие от Валти теперь выглядящий старше, чем на Табаске. И шрам на щеке появился.
Шагнув раз, другой, Скотч приблизился к самому столу. Пограничники разом умолкли и все как один сконцентрировали внимание на Скотче.
– Семенов? – неуверенно спросил Скотч.
– Что-что? – переспросил «Семенов».
Он выглядел так невинно и вопросительно, что Скотч уже готов был признать ошибку. Но лицо и глаза! Лицо и глаза Семенова! Сто процентов!
– Семенов, ты меня что, не узнаешь?
Пограничник с сомнением покосился на соседей, потом снова поглядел на Скотча.
– Я не Семенов, браток. Извини.
И тут до Скотча наконец дошло: Семенов же какой-то там спецагент-разведчик. Он вполне может быть на задании – под другой, разумеется, легендой, нежели на Табаске. По сути дела, Скотч узнал не человека, а одну из масок.
А главное – агентам после заданий вытирают память. Телесно это, возможно, тот самый Семенов, с которым плечо к плечу шли сквозь джунгли и дрались со скелетиками. А вот память у него уже другая. Все стерто: и Табаска, и Скотч, и спутники… А вместо – воспоминания о совершенно другой жизни. Или вообще черная бездонная пустота.
Скотча чуть не передернуло. Как жить с таким в душе? Ужас…
– Простите, – пробормотал он. – Я обознался…
Повернулся и быстро зашагал к своим.
– Что там? – спросил Валти, когда он вернулся к столу с приятелями.
– Да так… – вздохнул Скотч. – Показалось…
И почти мгновенно вдруг всплыло отчетливое, как видеозапись, воспоминание: Табаска, раннее-раннее утро, оглушенный и подавленный гибелью части подопечных туристов Скотч, пехотинцы в полной боевой выкладке, офицер в чине капитана, канонир; канонир говорит Семенову: «Полковник Попов тобою очень доволен!», тихий гул зависшей поодаль платформы…
Вон он, тот самый канонир, среди пограничников, рядом с то ли Семеновым, то ли уже не Семеновым сидит…
Дьявол! Значит, это все-таки тот самый агент. Но уже в иной ипостаси. А Скотча и Табаску действительно стерли, словно решенную задачку с доски. И ничегошеньки экс-Семенов не помнит.
До времени, когда солдат попросили из столовой (именно попросили, а не скомандовали: «Выходи строиться!»), Скотч досидел как в тумане. Отрешенно слушал восклицания друзей: «Так это вы Мориту Грифона чистили? У-у-у!!!» – «Представляешь, сразу четыре парящие мины! С термовзрывателями!» – «И тут я на полной боевой кручусь на сто восемьдесят – заметь, не меняя курса! – всаживаю в него половину боекомплекта и у него взрывается реакторное кольцо! А на мне – хоть бы царапина!»
Странно, но к казармам личный состав еще не сформированной ocoбoй группы топал не строем, а стадом и (что уж вообще ни в какие ворота не лезло) прямо через плац, а не в обход, как положено. Что-то совсем офицеры об уставной жизни позабыли: ни тебе построений, ни распорядка; к обеду – водку ставят…
Неспроста этот бардак – Скотч это чувствовал. И бардак неспроста, и то, что на эту захолустную базу собирают людей, многие из которых друг с другом знакомы.
Литтл, конечно же, потащил узкий круг к себе в каптерку, продолжать, раз уж такой отпуск сам собой посреди войны случился. Скотч уже было решил выбросить из головы все размышления и впервые за много дней безбоязненно надраться с давно не виденными товарищами.
Не тут-то было. Перед самой каптеркой его перехватил «Семенов».
Сцапал за рукав и повлек в сторонку, в направлении помещения «Джи».
Между оружейкой и тумбочкой дневального на раскладном стуле сидел погранец и читал книгу. Когда «Семенов» и Скотч приблизились, он вопросительно поднял голову. «Семенов» требовательно протянул руку и ему незамедлительно метнули связку ключей. Едва дверь оружейки отворилась, зазвучал противный зуммер, от которого невольно захотелось бежать, хватать бласт и строиться. «Семенов», не особо торопясь, заблокировал сигнал (стало восхитительно тихо) и плотно притворил дверь.
Скотч огляделся. В оружейном шкафу аккуратным рядом стояли новенькие лучеметы последней разработки, чуть ниже, стопочками – батареи к ним. Батареи тоже были новые, двойной емкости. В углу штабелем громоздились ящики с непонятной цифровой маркировкой на бортах. Напротив на полочке выстроились боевые шлемы, а под ними – свернутые пустотные комплекты незнакомого Скотчу образца.
– Ты гид «Экзотик-тура» с Табаски? – спросил пограничник напористо.
– Бывший, – уточнил Скотч. – А ты все-таки Семенов? Мой турист?
– Я не Семенов. Я Мельников. Андрей Мельников. Запомни на всякий случай.
Скотч безропотно кивнул.
Семенов-Мельников выглядел спокойным, даже расслабленным.
– Тебя… Тебя опять стерли? – неуверенно спросил Скотч.
Ответа Скотч не дождался, но смущения или досады почему-то не испытал. А еще подумал, что фамилию Семенов нужно срочно забыть. Все, нет загадочного туриста Семенова, был, да весь вышел. Есть пограничник Мельников. Точка.
– Ты был в плену? – продолжил расспросы Скотч.
– Был, – невозмутимо подтвердил Мельников. – Давай-ка, парень, расскажи, что ты знал о Семенове.
– Семенов прибыл на Табаску по обычной гражданской путевке, – послушно принялся излагать Скотч. – Приобрели ее где-то на Бете Вуалехвоста, не знаю точнее. Целью была психореабилитация после некоего, как он сам выразился, малоуспешного задания.
Скотч говорил о Семенове в третьем лице и это оказалось неожиданно уместным и правильным. Да и легче так было – обоим.
– За ним присматривала другая туристка, Валентина Силько. Вроде бы сотрудник того же ведомства, но по части здравоохранения. Когда началась оккупация Табаски и мне как гиду пришлось бороться за сохранение группы, Семенов несколько раз сильно помог, после чего я задал ему несколько вопросов. Наедине. Он мало что рассказал, сказал только, что работа у него особенная, навыки кое-какие имеются и в случае чего я могу на него рассчитывать. Еще сказал, что людям его профессии периодически чистят память от ненужных воспоминаний. В конце концов Семенов под видом искателя был захвачен шат-тсурами. Это все, что я знаю.
– Понятно, – кивнул Мельников. – Что же… Здравствуй во второй раз, Вадим. Извини, но я тебя действительно не помню. И ты Семенова лучше забудь. Совсем.
– Я уже забыл, – серьезно сказал Скотч, пожимая пограничнику руку.
– Мы с тобой, да и остальными участниками той заварухи, будем в одном… подразделении. Шепни им потихоньку, что Семенова нет и не было никогда. Ага? Всем – Солянке, Валти, Литтлу, Цубербюллеру.
– Шепну, – заверил Скотч, – обязательно.
– Кстати! – Мельников щелкнул пальцами и знакомо потряс кулаком, словно грозил Скотчу: – Тебе и остальным привет от Валюши Хилько и Патрис Дюэль.
– А они здесь? – изумился Скотч.
– Здесь, здесь, все здесь. Пришлось знакомиться по новой. Будешь смеяться, но и Мартина твоя здесь. И даже некая миниатюрная особа по имени Гурма Бхаго.
– У! – сказал Скотч совершенно искренне. – Ы!
– Что? – невинно поинтересовался Мельников. – Ее вживую лицезреть не довелось, но, судя по видео, оч-чень даже ничего! Прямо даже жаль, что я ее не помню. Личные коды дать?
– Давай!!! – едва не взвыл Скотч. Засмеявшись, пограничник потянулся к браслету-коммуникатору:
– Принимай, котяра мартовский…
3
– Разрешите, господин полковник?
– Входите! – велел Попов, отрываясь от микрофильма и вынимая штекер из гнезда за ухом.
Изображение застыло над кристаллом в режиме паузы. Штекер с коротким усиком антенны и бусинкой дешифратора Попов положил на массивное основание старинной настольной лампы.
Вошли двое – одинаково бесцветные мужчины неопределенного возраста с незапоминающимися лицами. Оба были облачены в комбинезоны без знаков различия, зато с яркими трафаретами на спинах: «Хозчасть».