И тогда я услышал грохот на первом этаже. На всякий случай взяв припасенную исключительно для таких случаев кочергу, я спустился и включил свет.
Шум доносился со стороны чёрного хода. Спрятав оружие за спину, я направился туда.
Звуки были похожи на выламывание двери; прямо перед моим появлением раздалось особо громкое громыхание, и вдруг стихло. Я стал за углом в полной готовности отразить внезапное нападение. Прислушался: тихо, только сопение раздается. Я аккуратно выглянул из-за прохода. И замер.
У двери стоял он. Прислонившись к ней телом, а затем перевернувшись, сполз на пол в сидячее положение и издал громкий стон. Выронив кочергу, я подбежал к сидящему; кофта того была заляпана кровью. Подбежал – и не знал, что делать. Он положил руки на лицо и затрясся. Казалось – плачет. Но нет, через несколько секунд из молчания быстро вырос смех, сильный, глубокий, но такой, от которого по спине разбегались мурашки. Он смеялся и смеялся, размазывая кровь по лицу и икая время от времени. Я стоял как вкопанный. И вдруг понял. Меня будто молнией поразило. Ведь это была не просто кровь, все было не так просто. Она шла от его зажмуренных глаз, ручейками стекая по щекам, словно слёзы. Кровавые слёзы. Издав звук, не похожий ни на что из того, что я слышал раньше, я кинулся на кухню за полотенцем, намочил его и вернулся обратно, чтобы вытереть мальчишке лицо. Казалось, ему было плевать. Он все смеялся и смеялся, в истерике поднимая руки и выкрикивая фразы, смысл которых я никак не мог понять до конца. Я свернул полотенце и попытался добраться до него сквозь щит ругательств и ляганий. В конце концов, он укусил меня, и я понял, что добиться этим ничего не получится, поэтому поднял мальчишку на руки – он оказался на удивление лёгким, словно пересидевшая на диете девчонка – я решительно, не задумываясь, почему я это делаю, понес его на второй этаж в ванную комнату. Там я поставил его у раковины и принялся умывать, отправляя на тот свет уже второе по счету полотенце. Я попытался открыть ему один глаз, чтобы посмотреть, что стряслось, но мальчишка взревел, словно стая взбешенных собак динго. Вся моя одежда в ту же минуту намокла, как и сам я; два раза меня хватали за волосы и чуть не приложили головой о керамическую поверхность. Я терпел, не говоря ни слова, потому что попросту не знал, что говорят в таких случаях. Стыдно? Нет. Поступил бы я так же, случись это снова? Да. Еле справившись с лицом, я прямо в ванной стащил с мальчишки одежду и туго шнурованные ботинки. Прошло много времени, и он полусидел на кровати гостиной комнаты в моих штанах, носках и футболке, которую мне когда-то подарила мама. Эту футболку я не носил лишь потому, что предпочитал рубашки, и она постоянно пылилась в моём шкафу. Он немного успокоился и уже не смеялся, время от времени лишь сотрясаясь от стонов, маскируемых хихиканьем. Я отчаянно пытался перевязать этого мальчишку, но его на удивление сильные руки периодически хватали меня за запястья.
–Если ты не перестаешь, я буду делать это ещё дольше.
Он ничего не сказал. За весь этот вечер мне не адресовано было ни слова, если не считать ругательств, то и дело сыпавшихся из его рта. Наконец я закончил обматывать бинтом его голову и порвал кончик вдоль, завязав и закончив перевязку. Затем помог ему лечь на спину. Опять же, не прозвучало даже фразы. Я накрыл мальчишку одеялом; тот перевернулся, уткнувшись лицом в подушку.
–Спокойной ночи,– сказал я.
Опять тишина.
После этого я зашёл в свою комнату, упал на кровать и заснул.
О том, что он проснулся, стало ясно сразу же: дом содрогнулся от грохота, и опять разлился громкий истеричный смех. Я проснулся и побежал в соседнюю комнату, даже не осознав, что вообще произошло. Он сидел возле кровати и отчаянно пытался стянуть повязку. Ещё чуть-чуть, и он порвал бы её руками, но я подбежал и попытался его остановить.
–Успокойся, всё в порядке!
Это было единственное, что смогло вылететь из моего рта. Мальчишка укусил меня за руку и перекувыркнулся через себя, чуть не сломав шею. Он замер, свернувшись на коленях в позу эмбриона. Футболка задралась, демонстрируя спину с синяками, четко выделяющимися буграми позвоночника и острыми лопатками. Я не видел его лица: оно было спрятано вниз, волосы спадали на плечи. Лежащие на полу худые руки сжались в кулаки. Я опять понятия не имел, что делать. Посидев на полу несколько секунд, я встал, ушёл и вернулся через некоторое время, накрыв одеялом не сдвинувшуюся с места фигуру. Уходить почему-то я никак не мог решиться.
–Еще раз скажешь, что все хорошо, я тебе кадык вырву.