– Ракель, не усложняй ситуацию, – вмешался молчавший до этого Андрее. – Мы все пытаемся защитить тебя. Я думаю, ты ни в чем не виновата, и уверен, что кто-то заставил тебя сделать то, что ты сделала. Я говорю о твоем браке с Антонио. Но если мы расскажем все, что знаем, тебя посадят в тюрьму, и Антонио, если вернется, никогда нам этого не простит. Он сам не заявил на тебя в полицию, потому что… Ты знаешь почему. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но постарайся быть разумной – не столько ради себя самой, сколько ради ребенка.
– Я об этом и говорю – сказал Максимилиано и встал. – Пойдем, Андрее, позвоним.
Они вышли. Но Камила все еще не могла успокоиться.
– Может, Макс прав, и Антонио действительно мертв. А если это так, тебе здесь нечего делать. Собирай свои пожитки и проваливай!
– Камила, перестань! У тебя нет никакого права. Это не твой дом, – попытался урезонить ее Клаудио.
– Это дом моего брата!
Ракель постаралась взять себя в руки.
– Да, конечно, это дом Антонио – моего мужа, отца моего ребенка, – спокойно, с достоинством сказала она, хотя голос ее дрожал от волнения.
– Ну что, слышали? Под предлогом ребенка она хочет завладеть всем! Но я не допущу этого. Мне плевать на скандал и вообще на всех… Я все расскажу полиции!
«Похоже, ненависть к Ракель превышает ее любовь к брату или равна ей», – подумал Клаудио.
– Пожалуйста, прошу вас, мне плохо, плохо… – Виктория побледнела, схватилась за сердце.
– Виктория, что с тобой? – встревоженно спросил Клаудио.
– Не знаю… Я плохо себя чувствую.
– Камила, позвони Оскару. Скорее! Это нервы. Скорее, Камила! – поторопил он жену.
Теперь Максимилиано оставалось взять последний рубеж: получить у Ракель нотариально заверенные полномочия на ведение всех дел семьи Ломбарде Камила опять пыталась протестовать: у нее на это больше прав, чем у кого бы то ни было, во всяком случае больше, чем у Ракель. Клаудио покачал головой:
– Есть законы, Камила, которые защищают Ракель. Антонио никогда официально не опротестовывал их брак. Значит, признал ее своей женой, независимо от того, как этот брак был заключен. Кроме того, она ждет от него ребенка, и очень много людей может засвидетельствовать, что они жили вместе, а это дает ей немало прав.
Доктор Пласенсиа, которого вызвали к заболевшей Виктории, подтвердил его слова.
– Да… к сожалению, – сказал он. Максимилиано не думал, что разговор с Ракель по интересующему его делу будет легким. Но такого отпора, честно признаться, он не ожидал. Ракель категорически отказалась передать ему права на ведение дел Ломбардо, хотя Максимилиано подошел к этому вопросу, как он считал, достаточно дипломатично, представив вполне убедительные доводы:
– Знаешь, Ракель, – сказал он, – я подумал, что кому-то надо заняться делами Антонио до тех пор, пока он не вернется. У тебя, конечно, больше всех прав, но ты же ничего в этом не понимаешь…
– И что? – Ракель вопросительно взглянула на него.
– Единственный, кто здесь понимает в делах, это я. Завтра я встречаюсь с акционерами… И я подумал, что надо меня назначить главным распорядителем…
– Нет, – сказала Ракель, даже не дослушав его.
– Почему – нет?
– Потому что Антонио не доверял тебе, и я тоже. И потому, что не хочу, чтобы ты так или иначе добился своего. Ты задумал все как раз для этого. Не знаю, насколько ты причастен к исчезновению Антонио, но уже просто из-за одних подозрений я – против.
Максимилиано побледнел, стиснул зубы.
– И кого же ты думаешь назначить на эту должность? Твоего папочку или этого идиота Клаудио? – саркастически спросил он. – Ты думаешь, остальные акционеры с этим согласятся?
– Я не хочу, чтобы это был ты: что-то мне говорит, что ты как-то замешан в исчезновении Антонио. В первый раз, когда Мерседес рассказала мне о Роберто Агирре и описала его, я была уверена, что это ты. Правда, увидав тебя, она не подтвердила моих подозрений, но, может быть, она просто испугалась.
Их разговор прервали пришедшие к Ракель дон Даниэль и Чучо. Они стали рассказывать о злоключениях, которые претерпевают Мерседес и ее брат: их дом собираются сносить, и они остаются без крова. И он, ее отец, просит дать им работу в доме. Здесь же они могли бы и жить: Мерседес будет работать служанкой, а Габриэль – слугой. «Ты же знаешь, как я их люблю, дочка», – закончил свой рассказ дон Даниэль.
– Мне бы хотелось помочь им, папа, – сказала она, – но я не думаю, что могу тут что-то решать.
Максимилиано воспользовался случаем, чтобы показать себя перед Ракель в лучшем свете, а заодно польстить ей, дав понять, что она – полноправная хозяйка в доме Ломбардо. Поэтому он сказал:
– Конечно, можешь. С этого момента никто не будет оспаривать твое право. Если твой отец так любит этих людей, почему ты не можешь помочь им? Я тебя поддержу, Ракель!
– Правда? – удивилась она.
Чучо и дон Даниэль радостно переглянулись и немедля откланялись: нужно скорее сообщить такую приятную и важную новость друзьям. Они торопились на кухню, где их ждали Мерседес и Габриэль.
Глава 51
Они немало удивились, когда Габриэль заявил, что они не могут принять от сеньоры Ракель эту милость.
– Вы отлично знаете, Чучо, как сеньора была к нам добра, а мы… – сказал Габриэль.
– Ну, это уже в прошлом… – протянул Чучо.
– В прошлом? А то, другое, с сеньором Максимилиано?
– Что такое? О чем речь? – встрепенулся дон Даниэль.
– Я вам все расскажу, не могу больше молчать, дон Даниэль, – взволнованно сказал Габриэль. – Вы знаете, кто такой Роберто Агирре? Знаете? Роберто Агирре – это сеньор Максимилиано. Это он заплатил Мерседес.
Дон Даниэль не захотел этому верить.
– Нет, нет, не может быть, – запротестовал он. – Послушай, сынок, Максимилиано не может быть Роберто Агирре. Ведь Ракель говорила с ним по телефону и наверняка бы узнала его голос. И Рамон тоже. Он подошел к телефону, когда звонили Антонио.
– Что вы от меня хотите? – сказал Габриэль. – Мерседес говорит, что это тот сеньор, который просил, чтобы я сыграл роль пострадавшего от аварии, а потом угрожал ей, что, если она скажет хоть слово о нем, он переломает мне ноги.
Чучо расстроился. Ох, уж этот Габриэль! Зачем ему нужно было говорить это теперь, когда дон Даниэль нашел им работу, крышу над головой?.. И что будет, если дон Даниэль расскажет все сеньоре Ракель? К тому же, этот тип может сделать что-нибудь Мерседес…
– Вы это расскажете вашей дочери, дон Даниэль? – встревоженно спросил Чучо.
– Я думаю, что нужно сказать, Чучо, – стоял на своем Габриэль. – Может, этот Макс виноват в том, что исчез дон Антонио…
Но дон Даниэль был в сомнении. Конечно, рассказать Ракель надо, но, если он ей расскажет, она заявит в полицию, и тогда все раскроется – ведь Максимилиане тоже не станет молчать. Он уже однажды сказал: «Око за око».
– Ну, сядем в тюрьму и все, – сказал Габриэль, видя его колебания. – Так нам и надо – чтобы не занимались темными делами!
Между тем Максимилиане, убедившись в невозможности сломить Ракель, вышел из гостиной почте следом за доном Даниэлем: он решил использовать и этот шанс – пусть отец похлопочет за него перед дочерью, ведь он только что оказал ему такую услугу!..
Войдя в кухню, он, не торопясь, оглядел всю компанию. Ну конечно: толстяк Чучо, болван папаша, Мерседес и длинноволосый мальчишка на костылях – брат Мерседес, догадался Макс.
– Какой сюрприз! – насмешливо воскликнул Максимилиано и, повернувшись к дону Даниэлю, спросил, – вы принесли им весть о том, что они тоже будут жить на деньги Ломбарде? Надеюсь, вы сказали, что это я уговорил Ракель?
– Да, да, я как раз собирался им это сказать, – засмущался дон Даниэль.
– Хорошо. А ты брат Мерседес? – сказал он, обращаясь к юноше.
– Это сеньор Максимилиано, Габриэль, – поторопилась представить его Мерседес.
– Завтра я оплачу счет за больницу, – сказал Максимилиано.
– Не нужно, сеньор. Мерседес уже заплатила из тех денег, что вы ей дали, когда вас звали Роберто Агирре.