Майк увидел подходившую к столу Нэнси Джин.
— Голодны? — спросил он у Линн. — Или вы будете только кофе или пиво?
— Я бы чего-нибудь съела.
— Сегодня вечером мы подаем чили, — сказала Нэнси Джин, выкладывая на стол маленькие пластиковые меню.
— Да, пожалуйста, — попросила Линн. — И чай.
Майк заказал жареные сосиски и кислую капусту.
Когда его заказ принесли, запах еды напомнил Линн ее посещение полицейского участка.
Когда она уходила оттуда, она испытывала надежду и чувство защищенности: все происходящее не было плодом ее воображения, ее нервозности, ничего другого. Грег был выродком, и полиция должна была схватить его.
— Как чили?
— Немного… напоминает резину.
— Здесь даже пиво напоминает резину.
Некоторое время они ели в молчании. Затем Майк сказал:
— Письмо было отправлено из Восточного Лос-Анджелеса в почтовую контору на бульваре Моррисей. Кроме этого мы ничего не узнали.
Линн подняла глаза:
— Я и не надеялась. Если бы он был неосторожен, мы бы уже этим не занимались.
Майк навернул капусту словно спагетти на вилку.
— Вы не понимаете принципа работы полиции. В большинстве случаев мы просто терпеливо ждем, пока плохой мальчик не совершит какой-нибудь промах.
— А если это не происходит?
— Мы ждем еще какое-то время.
Линн больше не хотела чили. Она положила ложку.
Майк посмотрел на нее.
— Мне следовало вас предупредить. Хотите десерт? Пудинг здесь неплох. Все остальное ужасно.
— Еще немного чая.
К столу долетело облачко сигаретного дыма и остановилось над ним. Линн разогнала его рукой.
— Расскажите мне о Каре, — сказал Майк. — Она — ваш помощник и друг, правильно? Близкий друг?
— Очень близкий. Она для меня как сестра, которой у меня нет. Я же для нее — сестра, которая поддерживает ее в стремлении к успеху. У нее много сестер; с некоторыми она близка, с другими — не очень, но никто не делает ничего подобного.
— Она не замужем?
— Нет.
— Мужчины?
— Однажды она была помолвлена с одним журналистом, работавшим на Седьмом канале. У нее было несколько других связей. Сейчас у нее никого нет.
— Кажется, ей нравится Грег.
— Он всем нравится. — Она почувствовала слабость, когда вспомнила о том, как тогда в полицейском участке все стало казаться таким простым и легко разрешимым. — Как вы однажды заметили, они все обвиняют меня.
Он откинулся на спинку деревянного стула и посмотрел на нее. В ярком свете, наполнявшем помещение, его черные глаза мерцали. Он хмурился, но делал он это почти всегда. Никогда нельзя было сказать, что он думает.
В этот раз тишину нарушила Линн.
— Вы все еще уверены, что это не я?
— Вы хотите сказать, считаю ли я, что он — маньяк? Да.
— Итак, поскольку вы так считаете, — начала Линн, старательно подбирая слова, как она делала перед камерой, чтобы получить нужный ей ответ, — это письмо ничего для вас не изменило. У вас не появилось сомнений в том, что я говорю правду.
Майк продолжал сидеть, откинувшись на стуле. Он не сделал ни малейшего движения. Но пауза стала для Линн похожей на нож для колки льда, протыкающий ее насквозь.
Он сказал:
— Я уже говорил вам, чтобы вы не упрощали это дело подобным образом.
— Наверно, поэтому мы находимся здесь, вместо того чтобы разговаривать в вашем офисе или моем? Вы хотели подловить меня после этого несчастного дня, когда я буду усталой и расстроенной, и, кто знает, мало ли на что вдруг соглашусь?
Он выпрямился на стуле:
— Мы находимся здесь, потому что у меня за весь день не было ни одной свободной минуты, и в обед я остался голодным. На остальное я не считаю нужным отвечать.
— Но вы…
— И я еще не закончил задавать вопросы. Кара вам завидует?
Еще один удар.
— Вы пытаетесь переключить мое внимание.
— Я пытаюсь разобраться в том, что происходит, — резко сказал он. — Она завидует?
— Из-за Грега?
— Из-за Грега, вашей работе, драгоценностям, чему угодно.
— Может быть, — с некоторым колебанием сказала Линн. — Но я сомневаюсь в этом.
— Не вижу причин, почему бы ей этого не делать.
— К чему вы клоните?
Он пожал плечами:
— Это письмо написала Кара?
— Нет.
— Она лгала, когда говорила, что не передавала ему ваше письмо? Чтобы представить вас в дурном свете? Или она сказала правду, но, может быть, с радостью ухватилась за мысль, что второе письмо вы написали сами?
Линн исступленно качала головой.
— Она может немного завидовать, но Кара никогда бы — она не способна на это.