— Вы хотите, чтобы я прочла Геттисбергское обращение?
— Именно так, — ответил Карл с наигранной покорностью.
Линн пощупала дыру от зуба языком и поморщилась от боли. Боль постепенно распространялась на всю правую сторону головы. Она очень хорошо знала эти головные боли, толчком для которых служила боль в зубах.
Она посмотрела на Карла и решила, что единственным спасением будет ее попытка прочитать Обращение.
— Восемьдесят семь лет тому назад… наши отцы ступили на этот кон… кон…
— «Кон-ти-нент».
Линн постаралась уклониться от его пристального взгляда.
— «…новая нация, получившая свободу и…».
Ей пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание и немного отдохнуть. Во время чтения ее щека постоянно прикасалась к тому месту, где недавно был зуб, и это причиняло ей сильную боль.
— «… посвя… посвятившая себя…»
Карл стукнул кулаком по столу.
— Убирайся.
— Что? Нет, пожалуйста…
— Как ты смеешь навязываться ко мне в программу, когда ты еще хуже, чем бесполезна? Мне нужен координатор эфира, приносящий пользу делу, а не шепелявящая, бормочущая идиотка. Это непостижимо. Из-за тебя я в последнюю минуту перед эфиром остался с неполным составом.
— Я могу работать. Я…
— Убирайся, я сказал. И забери свои шмотки. Ты больше у меня не работаешь. — Он повернулся и зашагал прочь.
Линн всхлипнула. Она бросилась за Карлом и схватила его за рукав.
— Пожалуйста. Мне нужна эта работа. Я только приму еще немного экседрина.
— Надо же! — выдохнул он ей прямо в лицо. — Тебе нужна работа? Может я еще должен дать тебе центральную роль в какой-нибудь сверхпопулярной программе? — Он поднял руку, словно хотел ударить ее, но только стукнул с шумом по стене. — Что тебе нужно на самом деле — это хороший урок, но мне его тебе преподать некогда — я должен найти другого координатора эфира, чтобы начать передачу. — Он еще раз ударил по стене. — Когда будешь уходить, можешь дверью не хлопать. Ты никогда не сможешь наделать больше шума, чем я.
Мел Медофф, директор программы, еще не ушел из офиса. Он выслушал начало истории Линн, закатил к потолку свои темные понимающие глаза и потащил ее вниз в кафе напротив радиостанции.
Несмотря на пульсирующую боль во рту, природа брала свое, и Линн почувствовала себя голодной. Она проглотила мясную похлебку и большую часть сэндвича с тунцом, в то время как Мел учил ее жить.
— Станция не нанимает, не увольняет, не оплачивает людей Карла. Сама знаешь. Ты права, он — колючий. Но я не могу вмешаться.
— А на станции нет другого свободного места?
Мел покачал головой еще до того, как она успела закончить фразу.
— Карл разнесет все вдребезги, если мы возьмем тебя на работу. — Он развел руками. — Что я могу сказать? С тобой обошлись несправедливо. Но ты далеко не первая…
Она возвращалась домой с куском хлеба, завернутым в салфетку, — с тем, что осталось от ее еды; она не могла даже начать поиски новой работы, пока ее дикция не придет в норму. А ее кухонный шкаф был так же пуст, как и ее кошелек.
Одолжить денег было не у кого. Хозяева пиццерии находили ее гораздо менее привлекательной с тех пор, как она задолжала за квартиру, а Бубу в то время еще жил в Теннесси, стараясь из последних сил поддерживать в порядке то, что осталось от фермы родителей. Его успех в банковских делах был еще впереди.
Когда она засыпала, приложив лед ко лбу и выпив четыре таблетки экседрина, то ее последняя мысль была об иронии судьбы.
Ей уже хотелось съесть просто кусок хлеба, который должен был стать ее единственной едой на следующий день.
Бостон должен был стать началом ее карьеры; шоу Кьюсака, затем многие другие; ее должны были восхвалять и почитать как новую звезду…
Когда подали кофе, уже стемнело. Линн ощутила себя среди уличных огней, запаха цветов, теплых дуновений воздуха от обогревателей. После нескольких бокалов вина и изысканной калифорнийской кухни она чувствовала, что не может перестать улыбаться.
Между сидящими за ее столиком и соседним, где расположилась группа людей из рекламного агентства Лос-Анджелеса, завязался разговор. Двое сотрудников агентства были знакомы с одним из мужчин из синдиката. Линн отвлеклась от разговора, чтобы немного посмотреть на море. Она думала о том, что, возможно, вскоре подобные вечера станут для нее обычной повседневностью. Когда она снова повернулась к столу, Лен Холмс передавал ее шоколадный торт на соседний столик.
— Надеюсь, вы не возражаете? — спросил Лен. — А мы сможем попробовать их сливовый мусс.