Одиночка находит оправдание и лжи, и воровству, и насилию, и страданию, если додумывается до этого, а если нет, то просто лжет, ворует, насилует и т. д. Очень выгодно навязывать народу программу народного возрождения, программу патриотического воспитания, и что-то безликое: соборность.
Выгодно сводить все к утере главного «качества» русского народа – соборности, коллективизма, чувства локтя. Но это не так. Крестьяне жили общиной! Когда? Если они все время то крепостные, то беглые, то бунтующие, то убивающие друг друга за землю и всегда голодные.
Армия? До революции в армии служили 25 лет, солдат били палками и вешали без особого разбора, а сегодня, хоть и издано много новых законов, но суть прежняя – фактическое бесправие младшего и среднего служивого брата. Это соборность? Почему мы непобедимы? Потому что наша мирная жизнь все время настолько ужасна и бесцельна, а главное непредсказуема, что только война дает ей какой-то смысл и цель – победить. Экстремальные обстоятельства объединяют одиночек, на время они перестают предавать и продавать друг друга. Под лозунгом «Соборности» русский народ готовят к очередным крупномасштабным акциям государства, но считать это жизненной потребностью населения – это сильно лукавить. Соборность для наших идеологов – это крестный ход всем гуртом к светлому будущему.
Даурия. В Забайкальских степях многое начинаешь понимать по-другому, вернее, только в «диких степях Забайкалья» что-то и начинаешь понимать. Если на «материке» русские народные песни поют, не понимая слов, душимые какой-то внутренней тоской о чем-то, уже пропавшем навсегда, об утерянном счастье, которое не суждено больше найти, то в степи до тебя доходят и слова. До тебя никому нет дела. Никому, никогда. Какая тут Соборность. Все деревни, да и маленькие города, поголовно пьяные, бывает часто и так, что где живут, там и сидят. За что? Брат убил брата, сосед соседа, сын отца. Сколько я ни разговаривал с людьми, не лез, грубо говоря, в душу, ни разу не слышал желания породниться со всем народом. Соборность по-русски, на примере одной женщины, сегодня уже старушки, очень показательна. Во время войны 1941-1945 гг. она вместе с мужем работала на оборонном предприятии. Директор этого предприятия, видимо, одуревший от власти, как своей, так и над собой, на выходные дни отбирал себе очередную женщину из работниц завода.
От моей собеседницы он получил отказ. Через неделю ее мужа забрали на фронт, через две убили. Это Соборность. Все в стаде должны подчиняться прихотям власти, ибо законов, сохраняющих индивидуализм, в стаде нет и быть не может. Только сила, только одиночки. Мы выживаем и своей живучестью удивляем весь мир.
Каждое утро, чтобы, попросту говоря, не сдохнуть, я бегал на зарядку. По степи, в любую погоду, пробежав километров десять, и согреешься, если холодно, и надышишься, это в любом случае. Во время такой пробежки мы и познакомились. Мы бодро бежали навстречу друг другу, и вдруг он крикнул: «С добрым утром! Здоровья, удачи». С утра и так много хорошего мне никто никогда не желал. Словом, на другой день мы бежали вместе. Своими пожеланиями здоровья и удачи он «купил» меня. Наши пробежки переросли по выходным дням в долгие разговоры. Один раз мы бегали три часа, и это при том, что мне за 30, а ему далеко за 60 лет. Это был мудрый, проживший интереснейшую жизнь человек, совершенно уникальный. На мои вопросы он не задавал своих, а отвечал. За годы Великой Отечественной войны он прошел через 11 концентрационных лагерей. В 1941 году ему не было еще и 14 лет. О себе он рассказывал удивительно, с большим чувством юмора: «Представляете, молодой человек, еврей прошел через 11 немецких концентрационных лагерей, ну и через два своих, и живой. Спасали меня, наверное, исключительная худоба, малый рост и мальчишеское отсутствие страха. При первой же возможности я старался сбежать, и надо же, все попытки были неудачными, но способы побегов настолько хороши, что я оставался в живых. Однажды я убежал через лагерный туалет (выгребную яму). Конечно, меня сразу же догнали, помню собаки сильно погрызли, но фашисты даже близко подходить не стали. Во время второго побега мне прострелили ноги, одна рана так до сих пор и «плачет». Человек ко всему привыкает, а главное, если ты человек, то везде нужен». Такого оптимизма, такой любви к жизни я больше не встречал, а то, что он мне рассказывал, было откровением: «В больших стационарных лагерях смерти была очень сильная подпольная сеть, на сегодняшний лад ее можно обозвать мафией. Ее очень жестоко уничтожали в начале войны, а в конце, когда фашисты начали проводить операцию «ОБЕРВОЛЬФ» (волк-оборотень) по внедрению своих агентов в ряды узников, делая им легенды ярых антифашистов, разобраться кто, где и по какую сторону было очень трудно.