Сергей понял, что направление он выбрал верное, а вот училище — нет. Училище было военно–политическим. Сергей поразился откровенному хамству и какой–то патологической ненависти к Родине со стороны этих людей. Кто–то где–то опять слукавил, описывая историю политического корпуса. Возможно, что замполитов расстреливали первыми, но были они в последней шеренге и всегда сыты и пьяны. Большинство из них выжило и теперь делало карьеру своим внукам. А внуки к семнадцати годам уже набрались от дедов и отцов знаний о номенклатурной жизни и «борзели», ничего и никого не стесняясь. Сергей ничего не знал о «золотой молодёжи» до поступления в училище. И лучше бы не знал и дальше. «Героические» деды, став после войны номенклатурой, вовсе не стремились прожить жизнь честно в памяти о своих погибших товарищах. Они передавали своим внукам совершенно иной опыт. Опыт хамства и стяжательства. Так выходило, что призванные в Красную Армию 8 мая 1945 года, эти ветераны к 9 мая 1945 года ничего не увидеть, не понять так и не смогли, но партийному активу нужны были «герои». Они ими и стали. А те, кто погиб или был взят в плен, начиная с 1941 года, считался либо без вести пропавшим, либо предателем, но семьи и тех, и других были изгоями в государстве СССР.
Конечно, вчерашние мальчишки — провинциалы, воспитанные такими же провинциальными учителями на пионерских линейках, сборах металлолома и макулатуры, в этой внучатой среде чувствовали себя отвратительно. Всё было лживо насквозь. Человек с открытой и честной душой просто не мог поступить в военно–политическое училище. Это бы просто нарушило все законы природы и божьи заповеди. Бог не фраер, и уж точно не генеральный секретарь, он готовит и бережёт свои кадры. А если ребёнок дорос до юноши и смотрит на мир открытыми глазами, значит это его, Бога, кадровый резерв.
Но Сергей хотел поступить в военное училище. На одном из вступительных экзаменов он чем–то «зацепил» гражданского педагога–экзаменатора. Какой–то фразой. Ему поставили «хорошо». А после экзаменов преподаватель сказал Сергею, что его место не в этом училище. Здесь его форма существования всегда будет находиться в противоречии с самим существованием. Есть другое военное училище — училище тыла. Там всё честно. Там никто не закатывает глаза к небу, рассуждая о Советской власти и её светлом будущем. Там всё устроено так же, как и во всём СССР. Те же взятки, те же детки, тот же «блат», но это по определению, поэтому и название училища не вступает в противоречие с нравственностью.
Политическое училище готовит «проституток» и «сутенёров», а училище тыла «авантюристов» и «шалопаев». От проституток удовольствие кратковременное и сомнительное, а авантюристы развивают этот мир вечно. Собственно, авантюристами мир и развивается.
Сергей запомнил этот разговор.
Весь следующий год он усердно готовился, чтобы взять это училище «в лоб» и искал обходные пути, чтобы взять его и «с тылу».
Год прошёл в тяжёлом труде на местном заводе. Все слухи и сплетни подтверждались ежедневно. Оказалось, что действительно, лучше всех на заводе жила группа офицеров из военной приёмки. У них был самый здоровый образ жизни. Три раза в неделю физическая подготовка на местном стадионе и бассейне, три раза в неделю политподготовка и прочие занятия. Дистанция от них до гегемона Советской власти была огромна.
Завод сделал руки Сергея жилистыми, а глаза злыми. Цех чугунных деталей превращался во вторую смену в пьяный бедлам. Грязные, зачуханные работяги, в ряды которых влился и Сергей, гнали план, кое–как шлифуя диски сцепления. Главным было количество в обход всех технологий. Последний плановый диск плавно перетекал в первый налитый стакан. Пили быстро, почти не закусывая, затем все падали возле своих станков и спали до утра прямо на грязном, промасленном железном полу. Это был рукотворный ад, который открылся Сергею после того, как у него до локтей облезла кожа с рук. Он грешил на заводскую эмульсию, но оказалось, что она была сильно разбавлена мочой. Работягам было лень ходить в туалет, и они ссали прямо в станки.