Этьен молча кивнул, жуя грушу.
– То английские. А следом шли французские – я имею в виду те, под которыми мы недавно проходили! А вот эти, по бокам беседки, итальянские рикурвы, газовые, хотя на самом деле в них ввинчены обыкновенные лампочки. Пока я не уговорила маминых подсобных рабочих переместить рикурвы с аллеи сюда, они исправно работали…
– Хочешь, я их прямо сейчас, без тока включу?
– Экономь энергию, я тебе включу! Тоже мне, Никола Тесла нашелся!
– Но ты наверняка позабыла, как они горят! – настаивал Этьен, улыбаясь, как ребенок. – Они же, теперь… как это правильно называется… бутафорские.
– Еще как горят, – возмутилась я, – просто провода кое-где отошли – подпаять надо, раньше-то я под ними свободно читала! Тут кругом проложены кабели, и ночью может становиться светло, как днем. А иногда мы подключаем газовое освещение. Вдобавок, здесь полно масляных фонарей и всяких жирандолей, канделябров, шандалов – понятия не имею, в чем между ними разница…
– Столько огня! Мне это по душе, особенно после полумрака, царящего в доме.
– Ну еще бы! Наверное, в доме полно привидений. Надо попросить отца: пусть он их разгонит, чтоб не подслушивали наши секреты, – развеселилась я.
– Да я и сам смогу, – сказал Этьен. – А дом, что ни говори, чудной.
– Это имение принадлежало моей прапрабабке еще при царе. Говорят, их в семье было пятнадцать человек домочадцев, и все ходили перед ней по струнке, боясь пикнуть. Потом, в период революции, часть родичей спешно эмигрировали, и в России нашей родни осталось – раз-два и обчелся, а выжить после гражданской войны сумел только мой прадед. Он-то и основал заповедник. Но лишь спустя многие годы, в конце восьмидесятых, маме удалось восстановить свои права законной наследницы. На ее счастье, нашлись подлинные документы, фото и прочие доказательства – все благодаря дряхлым заграничным родственникам, которые так и жили со времен революции во Франции, зарабатывая переводами бульварных статей из русских газет и журналов. Выяснилось, что они вывезли из России целый архив и устроили в своих парижских апартаментах русский уголок, эдакий музей – даже выпустили томик мемуаров! Дедушка с ними связался, и кое-кто из парижской родни приехал к нам в гости, захватив все необходимые свидетельства для нотариальной конторы. Но, увы, несмотря на долгую канитель, окончательно восстановить полное право над имением маме и деду тогда так и не удалось. Правда, ни снести какие-либо постройки, ни выселить-вселить кого-либо без их подписей уже никто не мог. Возможно, именно тогда у мамы, привыкшей полагаться на себя, сложился очень независимый характер, и она, под стать лучшим представителям своего семейного древа, твердо решила остаться работать в заповеднике, вечерами обучаясь на ветеринара и мечтая о том, что когда-нибудь все здесь станет нашим. Параллельно корпела над книгами по химии и экологии. И если бы кто-нибудь в то время осмелился бы ей сказать, что она встретит моего отца, выйдет замуж да улетит в другую страну – она бы рассмеялась ему в лицо. Однако все сложилось так, как сложилось. Но, даже живя за границей, мама продолжала решать вопрос с наследством, ища деньги хотя бы на частичный выкуп земли…
И до сих пор она не сбавила темпа, моя мадам «не перечь»: не терпит чьих-либо возражений, любит трудиться в глубочайшей тишине, выполняя в одиночку даже самую кропотливую работу.
– Этим ты пошла вся в нее, – ввернул Принц Грозы.
– Однако лишь после удачного знакомства с Эриком и благодаря его вмешательству маме удалось полностью выкупить поместье, включая сад и прилегающие земли, – продолжала я, – но с условием, что она восстановит начавший хиреть заповедник и возьмет все руководство-шефство над ним, всю ответственность и все последующие расходы, на себя. Тогда мама наняла помощников из числа таких же ветеринаров, какой прежде она была сама, да плюс студентов, аспирантов естественных наук!.. Кстати, они по-прежнему проводят всевозможные научные исследования, наблюдения, эксперименты! Мама и рада: наконец-то она добилась своего: имение наше, можно продолжить образование, всерьез заняться наукой…
Видишь вон те строения, темнеющие на горизонте? – указала я рукой на низенькие деревянные сарайчики, выглядывающие между деревьев по другую сторону бухты, – в них содержатся волки, лани, маралы, а левее, в бамбуковой теплице живут две пары малых австралийских панд, вывезенных из горящего леса. Еще дальше, по загону гуляют старый лев Селифан и пума Агафья. Они также поступили к нам больными и израненными. А вон то блестящее пятно слева – стеклянный террариум, и он лично мой, равно как и пруд с тритонами. Я с детства обожаю всяких земноводных и ящерок – позднее у меня еще завелись аксолотли, игуаны и хамелеоны. Правда, как я уехала к Эрику, заботится о них, в основном, мама. А местная детвора ловит для моих питомцев насекомых – за бесплатное посещение и полноценный обед. Ну что? Пошли, навестим меньших друзей?