– Стой! – Этьен мягко, но настойчиво меня остановил, и веселье на его лице сменилось серьезным выражением, а глаза заблестели так сильно, словно готовы были изрыгнуть молнии. Я приготовилась ждать, пока он соберется с мыслями, дабы произнести пространную пафосную речь в своей старомодной манере. Но Этьен вдруг неожиданно выпалил, – Конкордия! Это было здесь и это все отсюда: и лес, и танцы, и олени. И это было прежде. Ты была моей Глорией. Да, так и есть! Ты – моя Глория! – повторил он уверенно.
– Но я же не блондинка с веснушками, и вообще…
– Главное, не внешность! Ты блондинка душой!..
– А по виду, случайно, не философ? – рассмеялась я.
– Ты светлая, положительная, правильная…
– Но меня зовут совсем иначе, – запротестовала, было, я и умолкла, чувствуя, что на этом иссяк весь мой запас аргументов.
– Знаю. Это потому, что я сам выбрал тебе такое имя. Я назвал тебя Глорией…
– Да ты вообще все выдумал!
– … и ты была такой чистой, юной, нежной, непорочной…
– А сейчас, значит, нет! Вот спасибочки!
– Я имею в виду девственность души. Ее беззаботность и безмятежность, необремененность. Но ты для меня навсегда останешься такой, и наши отношения навсегда останутся светлыми и трогательными…
– Останутся? То есть уйдут в небытие?
– … чистыми и добрыми.
– Звучит, как на похоронах, – попробовала отшутиться я, – «и светлая память об ушедших навсегда останется в наших сердцах».
Но Этьен стоял и глуповато улыбался, не слушая меня, отчего я слегка разозлилась: этот упертый эгоист несет откровенный вздор. И тем самым невольно ранит меня. Никогда не думала, что даже такое безобидное существо, как Этьен, способно выдать элементарную бестактность: я утратила чистоту, девственность души и что еще там – нежный слюнявый возраст?
– Наконец-то я нашел тебя! – победоносно произнес он. – Осталось найти отца…
– Послушай, Этьен, – твердо сказала я, немного повысив голос, – Глория – это Глория, а я – это я. Не знаю, что ты там выдумал, но я никогда не была такой, как ты выражаешься, невинной овечкой, безоблачной хохотушкой и все такое. Я живой человек, а не вымышленный персонаж. И далеко не идеал. Я вовсе не хочу подстраиваться под твои стандарты и чему-то соответствовать. Или воспринимай меня такой, какая я есть, или до свиданья!
– Я тебя чем-то обидел, прости, – растерянно пробормотал Этьен, – я вовсе не собираюсь тебя преследовать и домогаться…
– Я не это хочу сказать, – как можно мягче попыталась я объяснить, – но пойми: ты ставишь меня в неловкое положение. Получается, что я должна подгонять себя под параметры Глории и вечно плясать на лугу, как древнегреческая пастушка? А если меня сломит какое-нибудь горе, и я стану сварливой, или годы возьмут свое, и лицо утратит краски. Что тогда?
– Мы состаримся одновременно, – улыбнулся Этьен, – и потому я ничего не замечу. Я готов оставаться лишь другом, кротко стоя в стороне… Хотя, надо признать, твой Эрик кажется мне опасным. Не вызывает он почему-то доверия…
– Я сделала свой выбор. Если б не Эрик, не видать нам заповедника, как своих ушей! Это он отписывал разные прошения в Москву ради моей мамы, это он оформлял мне постоянное российское гражданство. Это благодаря его связям мы вернули свое имение. Мама жила здесь едва ли не на птичьих правах, пока Эрик хлопотал ради нас, таскаясь по инстанциям, а я временно воспитывалась во французском пансионе, куда меня поместили ее родственнички. Ему уже шестьдесят лет, и он вполне заслуживает доверия и признательности.
– Я не стану тебя разубеждать, – печально улыбнулся Этьен, – просто не забывай: все-таки я скорее дух, нежели плоть. А вот в нем я духовного ничего не вижу.
– А когда ты полностью превратишься в человека, ты по-прежнему сможешь видеть духовное начало? И кого же ты тогда станешь видеть во мне – невесомую Глорию или темпераментную женщину? – с легкой издевкой спросила я.
– Я могу и сейчас доказать тебе, что я мужчина и на что я способен, – многозначительно сказал Этьен, – но не стану: поскольку мне это может причинить боль, а ты после случившегося будешь чувствовать неловкость и стыд.
Долгожданная встреча
Вечер опускал на землю длинные синеватые тени. Мы с Этьеном до самой темноты бродили, держась за руки – то по морскому побережью вдаль, поднявшись к пансионатам, то по лесным холмам, снова возвратившись на территорию заповедника. И я чувствовала, что не была настолько счастлива с тех пор, как погиб мой самый близкий друг и боевой товарищ – мой отец. Мы с Принцем Грозы впервые так много говорили на самые различные темы, и оказалось, что и я, и он, можем понимать друг друга с полуслова. Вскоре окрестности перестали просматриваться, и мы по дорожке, освещенной портативной этьеновской луной, поспешили к фонарной аллее, примыкающей к дому с восточной стороны. Там, под высоким тентом цвета слоновой кости стоял длинный стол со скамьями, где мои предки Медуницыны некогда отмечали семейные праздники. Причудливой формы фонари зажгли свои разноцветные купола, плафоны и чаши. Неожиданно мне вспомнилось стихотворение из далекого детства – «Исповедь старого деревянного дома»: