Пассажиры УАЗ-а заворожено глядели на происходящее, будто смотрели кадры из остросюжетного фильма. Илья понял, что следующие кадры этой картины будет не для женских и детских глаз. То, что делают двое якудза со своими врагами лучше видеть по телевизору, чем из окна машины. Он утопил педаль газа до пола, громко ругая себя за то, что не взял в свое время автокредит и не купил новую НИВУ Шевроле.
- Ну, везет нам, - прохрипел он, - Со мной за всю жизнь ничего такого не случалось, как за последние полтора месяца. Будет что вспомнить на завалинке, если выберемся живыми.
Илья не отрывал глаз от горизонта, вцепился в руль и постоянно давил на педаль газа. Ивана бубнила, растерянно оглядываясь, одну и ту же фразу: "Нужно что-то изменить, чтобы спасти..."
- Нельзя никого спасти, пока люди такие, - сказала Соня, - Надо изменить людей. Вылечить от ненависти и жадности...
- Угу, - нервно хохотнул Илья, - вся земля - один большой изолятор заразных больных. Нас с земли нельзя выпускать. Где ни припланетимся, везде устроим эпидемию. Меня удивляет, что Ивана не знала об этом событии. Многое в нашем путешествии предсказала, а то, что сейчас случилось, не предвидела.
- Прекрати, Илья, - оборвала его Соня, - Ты опять со своим экспериментом.
Илья крякнул, но ничего не сказал в ответ, потому что в зеркало заднего вида увидел приближающийся сзади мотоцикл. Илья узнала в мотоциклисте Хана. Обгоняя машину, в которой увозили его девушку, по встречной полосе, Хан махнул рукой, приказывая остановиться. Увлеченный погоней, он не заметил мчавшийся ему навстречу микроавтобус с мощным передним обвесом.
Илья резко нажал на педаль тормоза, пытаясь дать мотоциклу дорогу, чтобы он мог уйти от встречной машины, но было уже поздно.
Крик Иваны потонул в треске сминающейся и рвущейся стали, визге резины по бетону.
***
За окном сумерки. В комнате горит тусклый свет, но лицо напротив освещено очень ярко. Это настольная лампа. Она повернута не на бумаги, лежащие на столе перед ней, а к собеседнику, сидящему напротив и чуть дальше от стола, чем это удобно для разговора. Ивана с трудом ориентируется в контрастно освещенном пространстве. В сознание, сбивая ее с толку, врываются чужие мысли.
- Признавайся с-сука, кто? Кто тебя послал меня убить? - звучит мужской голос, но ей кажется, что он исходит от нее.
Лицо сидящего напротив нее в ярком пятне света перекошено страхом и отчаянием.
*Ивана узнает в сидящем по ту сторону письменного стола человеке злосчастного Сергея. Он скорчился на жестком стуле, зажмурился, ожидая удара. Но упрямо мотает головой в ответ: "Не понимаю, не знаю, я не виноват", - и тут же летит на пол. Тогда Ивана видит еще одного человека. Он до сих пор стоял в тени, но когда наносит удар, появляется в кольце света настольной лампы.
*Ивана внутренне вся сжимается, ей больно, будто бьют ее, ей стыдно, будто ударила она.
*Олег схватился за правый бок. Кольнуло. В голове какая-то сумятица. Мелькнула мысль, что он поступает незаконно, бить задержанных нельзя.
- Что за херня, - цедит он сквозь зубы, - Сыч, ты ничего сейчас не говорил?
Человек, который только что ударил Сергея, потирает костяшки пальцев, усмехается, глядя на растянувшегося на полу заключенного:
- Чо? Не. Можа, этот что-то вякнул. Щас мы его тряхнем, можа, вывалится еще чего.
Сыч хватает Сергея за ворот и ремень, швыряет его обратно на жесткий стул.
*Ивана видит, что руки Сергея скованы наручниками за спиной. При падении на пол он ударился лицом. От брови и губы текут две темные струйки - кровь. Сергей, оказавшись снова на стуле, скрючивается еще больше, подставляя будущему удару спину, и скулит.
- Гражданин начальник, пощади, я нечаянно...
Кровь стекает с подбородка и капает на рубаху.
* Ивана кричит:
- Прекратите! - но вместо своего звонкого голоса она слышит хриплый баритон.
Сыч смотрит на начальника, который как-то странно говорит, будто каши в рот набрал.
*Олег понимает, что говорит глупость, но не понимает почему. В груди его непривычно тесно от странных чувств. Сердце сжалось. "Вот и первый звонок", - думает он.
- Давай-ка завершим на сегодня, у меня крыша едет после аварии, наверное, здорово приложился головой, - Олегустало откидывается на мягкую спинку офисного креста, - кинь его в крысятник, пусть подумает. Никого к нему не подпускай. Я должен сам его допросить, понял? И скажи там, чтобы отогнали тот хлам, в который эта сволочь превратила мою машину, на милицейскую стоянку.
Он болезненно морщится, трогает ушиб на голове и поправляет повязку на руке, думает, что надо бы проверить голову - с сотрясением не шутят. "Не удачный день, - думает он, - Сашок, Полина, потом этот..., все в один день".
- Чего не понять, - соглашается Сыч, хватает Сергея за наручники, тот вскрикивает от боли.
- Ты полегче, - почему-то говорит Олеги опять удивляется - пожалел задержанного.
Сыч тоже удивлен. Остановился, смотрит на начальника.
- В смысле, смотри не упусти его, - поправляется Олег.
*Ивана провожает чужими глазами стонущего от боли в руках Сергея до двери. Все внутри нее сжалось от сострадания. Она вспоминает слова Хана "смерть неизбежна". Неужели он умер? Тогда что делаю я в этом кабинете?
*Олег цепляется за пролетевшую вскользь мысль.
- Хан! Да хоть бы он сдох вместе со своим... сэнсэем. - он в безысходности хватается за голову, - Якудза убьет меня. Из Японии дотянется. А Полина? Она меня подставит, чтобы самой чистенькой остаться, будто я один все это придумал. Забыла, корова, на чьи деньги жила двадцать лет. Что делать?! Надо было ее во время в психушку сдать.
*Ивана, наконец, понимает: она - это майор Моренюк, который воспитывал Хана. С этим пониманием она обводит кабинет глазами. На подоконнике стоят электронные часы со светящимися цифрами "21:20". Она почему-то знает, что сегодня была авария. Наверное, потому что об этом знает Олег. "Почему он так боится? Он должен просто исправить свою ошибку, ведь это так очевидно. Надо забрать Борю из храма, привезти домой, тогда и все изменится, всем станет хорошо. Хан не станет его искать, Борис не будет вынужден прятаться, Сашок не попытается его убить, а их родителей не посадят в тюрьму. Но самое главное, Хан будет жив и здоров".
- При чем здесь Хан?
*Олег взъерошил волосы, боясь поверить явному, он сходит с ума и тут же вскакивает, пораженный идеей:
- Черт! Черт, черт! Как я раньше не подумал, что Борис может быть жив, привезу Полине - пусть целует, обнимает, лишь бы не мешала мне жить.
- Стоп! - Олег снова падает в кресло, оно откатывается к стене и ударяется об нее спинкой. - Но это никак не решит вопрос с Якудза. Он все равно будет убирать свидетелей. Если даже я его найду, мне все равно - конец. Счастье поцеловать на прощанье сына и умереть. Как в женском романе. Чушь! Я должен думать о том, как спасти свою жизнь.
- Стоп... - Олег опять встает и начинает ходить по кабинету, пять шагов в одну сторону, пять - обратно. - Мне надо попросить защиту у полиции от якудза. Скажу, что под угрозой смерти воспитывал сына Якудза, но предварительно обезопасил своего сына - спрятал его там, где его никто не найдет - у монахов. Почему монахов? Что это мне в голову пришло?
*Ивана пытается вспомнить, где по карте Ильи Парамоновича находится храм, в котором жил (или еще живет, в этом она в данный момент не уверена) Ту. Перед внутренним взором Олега возникает карта времен Отечественной войны со стрелками, показывающими движение войск, и флажок, о котором она точно знает - искать надо там.
*Олег прислушался к себе, пытаясь понять, откуда ему в голову пришла такая фантазия. Но там уже было привычно пусто, только в правом боку посасывало. "Устал уже бояться. Крыша от страха едет. Все беды от него - страха..."
На следующее утро, он попросил у начальника батальона отпуск на 10 дней, чтобы поправить здоровье после аварии. А еще через день он уже ехал по дорогам Китая, сверяя свое местоположение с картой и путеводителем. Как переправить взрослого сына, если он окажется там, где он рассчитывал его найти, он продумал заранее. Если все делать по закону, то все очень просто - пойти к русскому консулу, сделать признание о своем давнем преступлении, начать сотрудничать со следствием. А потом просто ждать расплаты. Посадят или нет - это решит суд. Бояться больше нечего. Зато в его душе впервые за многие годы наступил мир. Он был счастлив, щурился на яркое солнце и радовался знойному ветру, врывающемуся в окно его старого Жигули, который он реанимировал для этой поездки. Белая Тойота последнего года выпуска, которую он приобрел на деньги якудза, осталась на свалке машин в окрестностях Владивостока.