— Нашел время для трапезы, — укоризненно покачал головой Марк.
— Полночь. Самое то, — загадочно отвечал Виктор.
— Мне можно сказочки про полуночных демонов не рассказывать? Люди детей сейчас другим пугают.
— Догадываюсь. Ты так и не ответил на вопрос. Что заставило тебя пойти в Седьмой отдел? А точнее кто?
— Зачем спрашиваешь, если знаешь ответ на вопрос? — усмехнулся Марк.
— У твоего отца всегда на все свои резоны. Не обижайся на него. Такой вот он акудзин.
— С чего ты взял, что я обижаюсь?
— У меня свои информаторы, — улыбнулся Виктор.
Марк промолчал. Задумался над перипетиями судьбы. Еще год назад он и не думал о том, что будет работать в отделе по борьбе с преступностью. Занимался наукой, копал горы, вел лекции, а потом все изменилось. В темном подземелье каньона Цангпо ему пришлось убить своего собрата. Это подкосило, вывернуло все наизнанку и, когда отец предложил поработать на Седьмой отдел, Марк, сам того не осознавая, уцепился за это как за спасительную соломинку.
Сначала сам не понимал, зачем оно ему надо, но быстро влился в коллектив, приобрел друзей, новый смысл в жизни, и, хотя иногда совмещал преподавание и оперативную работу, полностью возвращаться к науке не торопился.
— Как прошло занятие? — спросил Марк, чтобы сменить тему.
— Прекрасно! — оживился Виктор и даже оторвался от пожирания эмоций девушки. — Калинин какой-то вялый, но очень сообразительный малый. Далеко пойдет.
— У него маленький ребенок. Он почти не спит, — усмехнулся Марк.
— Фу, какая гадость! Не понимаю тех, кто добровольно заводит детей. Это же крест на собственной жизни! Правда, милая? — Виктор уставился на девушку, и она закивала, словно болванчик.
— Каждому свое, — философски заметил Марк, хотя отчасти был согласен с дядей.
— Ну да. Не суди и не судим будешь. А Иван твой тот еще жук. Он мне нравится. Схватывает на лету, хотя делает вид, что дурак дураком.
— Есть такое, — улыбнулся Марк.
При первом знакомстве он чуть не убил Ворона. Они с Кириллом долго не могли понять свое отношение к Ивану — его хотелось одновременно прикончить и обнять. Уже много позже они поняли, что грубый, циничный Ворон настоящий, преданный друг, более глубокий, чем хочет казаться. Дуракам все сходит с рук — так он повторяет.
— Они все научатся. Тяжело использовать сущность и при этом не проявлять ее внешне. Сущность материя тонкая. Чуть перестараешься, и все узрят твои красные глаза. Контроль дело непростое, но я так посмотрю, среди твоих коллег совсем безнадежных нет.
— Серьезно? Константинов так не считает.
— Олег притворяется деспотом, — улыбнулся Виктор. — На деле за своих ребят порвет любого. Я тут редко бываю, но на месте Совета опасался бы этого акудзина.
— Он восьмерка, — напомнил Марк.
— Ну и что? Дело не степени сущности, а в том, как ее использовать. Константинов тертый калач. И сущностью пользоваться умеет прекрасно. Я бы не хотел выступить против него. Шансы будут не у всех десяток.
— Вот как... — протянул Марк. — Ты открываешь мне начальство с новой стороны. Я-то думал, он просто самодур.
— Кому ты заливаешь, племянничек? Думал он. Я тебя знаю как облупленного. Ты уже давно понял, что с Константиновым лучше не шутить, если не хочешь проблем.
— Ладно, раскусил, — легко сдался Марк. — Заканчивай с ней.
— Конечно.
Виктор сосредоточился на девушке. Та резко перестала дрожать, замерла, и взгляд ее затуманился.
— Я рассказал тебе грустную историю, и ты немного всплакнула. Мы с племянником обычные мужчины, которым нравятся красивые девочки. Сейчас ты пройдешь в ванную, умоешься, а когда вернешься, будешь веселиться и флиртовать со мной.
Девушка встала. Ее движения были мягкими и плавными, но какими-то неестественными, словно ей управлял невидимый кукольник. Она пересекла гостиную и скрылась за дверью в ванную комнату.
Марк повернулся к блондинке. Она испуганно посмотрела на него, но он ласково погладил ее по щеке и прошептал:
— Ничего. Сейчас и тебе память поправим, и не вспомнишь о том, что мы не люди.
Марк потянулся к сущности и мир стал серым, монохромным, а от серебристого силуэта девушки к нему поплыли синие и черные ручейки страха. Она этого видеть не могла. Никто не мог. Лишь горящие кроваво-красным огнем глаза, говорили о том, что Марк Голицын не человек.