Вот, скажем, он осведомляет Зимний, что лигеры-де избавили императора от беды, захватив «многие личности», «в частности, двух руководителей». И далее: «Снаряд, о котором я говорил, прибыл прямо из Америки в ящике с ярлыком фирмы швейных машин. Еще в декабре 1880 г. (Ошибка, так как письмо помечено маем 1880 г.— нам телеграфировали, что русские социалисты состоят в переписке с американскими. Ящики хранились в петербургском магазине, и никто не подозревал об их содержимом».
Судя по всему, «акция» выдалась крупная. И сразу выстраивается вереница «но». Во-первых, мы-то теперь точно знаем, что никаких снарядов народовольцы из-за океана не получали, а изготовляли домашними средствами. Во-вторых, что сталось с захваченными лицами? Их убили? Но сам «великий лигер» заявлял, что лига «никогда не присваивает себе права жизни и смерти», что она не намерена «марать руки в крови». Может быть, пленников передали полиции? Опять-таки сам «великий лигер» всячески отмежевывался от официальной полиции, приносящей «один вред».
Объективности ради приведем пример, который как будто бы свидетельствует о некоторой осведомленности в делах подпольщиков.
В письме — тоже майском, 1880 года — аноним бьет во все колокола: он умоляет княгиню Юрьевскую уговорить царя не ездить на развод караулов в Михайловском манеже.
Почему «великий лигер» лишает монарха излюбленного и привычного удовольствия? А потому, что «возник новый план злодеяния» — на пути к манежу «квартиры заняты» революционерами и, вероятно, будет брошена бомба.
Каждый, кому известны перипетии народовольческой охоты за царем, поневоле насторожится. Да, в начале 1880 года путь к манежу еще не был заминирован, но Исполнительный комитет уже «составил,— как пишет В. Н. Фигнер,— проект снять магазин или лавку на одной из улиц Петербурга, по которым наиболее часто совершался проезд императора; из лавки предполагалось провести мину для взрыва...» Так как царь обязательно должен был ездить в Михайловский манеж, то магазин искали по улицам, ведущим к нему.
Сохранилась тетрадь начальника государева конвоя капитана К. Ф. Коха, где зафиксированы все маршруты Александра II. Они не изменились и после доноса «великого лигера». Больше того, 1 марта 1881 года полиция осмотрела сырную лавку, из которой шла минная галерея под Малой Садовой. Осмотрела и... ничего не обнаружила.
Да, Александр II случайно не поехал в тот день по Малой Садовой, но не случайно именно в роковом районе манежа его настигла бомба Гриневицкого, и капитан-охранник лучше выдумать не мог, как нарисовать в своей официальной тетради череп с двумя перекрещенными косточками.
Казалось бы, на сей раз «великий лигер» действительно направил указующий перст в самую опасную точку. Однако, заглянув в казенную «Хронику социалистического движения», мы читаем: «Достойно внимания, что анархисты с давних пор обратили внимание на Малую Садовую; это видно из того обстоятельства, что еще в 1879 г. (подчеркнуто нами.— из-за границы были получены сведения (правда, преждевременно), что в этой столь населенной части города изготовлялись мины».
Итак, полиция знала о «путях к манежу» за полгода до того, как «великий лигер» явил «свою проницательность». Остается догадываться, что источником этой сверхбдительности был разговор с кем-то из высших чинов Третьего отделения. Конечно, в письмах анонима присутствуют блеф, мистификация, пыль. Но присутствует, как нам думается, и нечто весьма серьезное.
Речь идет об Исполнительном комитете «Народной воли».
Пятый параграф ее устава, принятого в Липецке, гласил: «Комитет должен быть невидим и недосягаем». Члены комитета, по свидетельству В. Н. Фигнер, обязывались «ни в сношениях частного и общего характера, ни в официальных актах и заявлениях (то есть на следствии и суде.—не называть себя членами Исполнительного комитета, а только агентами его». Пополнение производилось без огласки, кооптацией сверху вниз. Разумеется, архисекретной была и численность комитета. Когда один из революционеров спросил члена Исполнительного комитета А. И. Баранникова: «Как велико число членов Исполнительного комитета?» — последний поступил невежливо, зато по уставу: он ничего не ответил.
На вопрос этот ответили другие. Но уже после трагедии, когда занавес опустился.
В. Н. Фигнер: 28 человек.
Л. А. Тихомиров: 26 человек.
А. П. Корба: 17 человек.
Историк В. А. Твардовская определила число членов комитета в 31 человек. Поскольку в разное время в тесной, сплоченной руководящей группе было неодинаковое число находящихся в строю, возьмем за среднее 25 человек.
Существуют сведения и об активных бойцах, готовых по знаку комитета выступить на улицу с оружием в руках: 500 человек. А тех, кто «принадлежал к партии или находился под сильным ее влиянием», было в несколько раз больше.
Все это, повторяем, строжайшие секреты народовольцев.
В письме «великого лигера» численность Исполнительного комитета н а з в а н а: 24 человека. Названо и число активных бойцов: 600 человек! И тут же оговорено: к ним следует прибавить 900, а возможно, и 1500 человек, «которые принадлежат к группам и действуют, как солдаты в бою, согласованно и безостановочно, не считаясь с препятствиями».
Указанное письмо лигера не датировано. Но оно следует за январским 1881 года и еще одним, тоже недатированным. Стало быть, вероятнее всего, писано весной 1881 года. А в феврале того же года Исполнительный комитет, собравшись на конспиративной квартире у Вознесенского моста, как раз и насчитал 500 бойцов. Не поразительное ли совпадение фактических данных?
5. «Добровольные полицианты»
Генерал Рылеев, упомянутый выше, отозвался о событии 1 марта 1881 года; курсивы записи, очевидно, передают голосовые модуляции рассказчика:
— Первого марта, после развода в Михайловском манеже, государь пил чай у великой княгини Михайловны, куда тоже была приглашена княгиня Михайловна Юрьевская, но не приехала. Убийство совершено на канале... Венчание государя с княжной Долгорукой происходило в 3 ч. 30 мин. пополудни; последний вздох погибшего государя произошел в 3 ч. 33 мин. пополудни...
От этого нажима на имя «Екатерина», как и от сопоставления венчания с агонией, отдавало бы примитивной мистикой, если бы в них не сказывалось отношение к княгине Юрьевской, мгновенно утратившей все свое влияние.
Вчерашние лизоблюды рассеялись. Даже Лорис-Меликов, столь многим обязанный княгине Юрьевской, поспешно сподличал, предложив Александру III какую-то темную махинацию с ее деньгами, каковые были немалые — почти три с половиной миллиона.
«Милый Саша» — так княгиня Юрьевская, словно с разбегу, продолжала именовать наследника, а теперь уже венценосца — «милый Саша» на фокус, изобретенный Лорисом, не пошел. Но, понятно, теплых чувств к мачехе он не питал. Особенно крепко, помнилась отцовская угроза отдать престол сыну княгини Юрьевской, резвому и неглупому, но ленивому Гоге.
У Александра III хватало здравого смысла не придавать серьезного значения слухам о том, что мачехой и сводным братцем могут воспользоваться в целях дворцового переворота. (Между тем слух этот был упорным и распространенным. Так, в апреле 1887 года Ф. Энгельс писал Ф. Зорге: «Панслависты хотят посадить на престол сводного брата нынешнего царя, старшего сына Александра II и Долгорукой».) И все же царь косился в сторону европейских курортов, где рассеивала свое горе светлейшая княгиня. Больше того, распорядился об учреждении за нею секретного наблюдения.
Осуществлял надзор обер-шпион, руководитель русской агентуры в Европе П. И. Рачковский. Не трогая пикантных подробностей как самого наблюдения, так и нравственности безутешной вдовы Александра II, укажем, что Рачковский добивался тайного просмотра ее архива. Рачковский был пройдохой, но это ему не удалось. Жаль, весьма жаль. Кто знает, может быть, бумаги из архива княгини Юрьевской пролили бы свет и на «Тайную лигу»? Где ныне ее архив (княгиня умерла в Ницце, в 1922 году, 75 лет от роду), сохранился ли он — нам неизвестно.