Или этот мимолётный уют аэроэкспресса. Как спеть про это? Вот про этот чёрный кофе в картонном стаканчике? Треугольный сэндвич? Ведь такой отвратительный горький кофе. Но такое тепло. И от сэндвича – крошки и неспокойно в животе. Но ведь так хорошо. Едешь в аэропорт, а в рюкзаке уже прячется пустота забытой щётки, но так сладко наплевать, как будто просыпаешь первую пару. А впереди что-то грандиозное. Но всё это – лишь на 40 минут пути до аэропорта. Самолёты и поезда – про это можно было бы спеть отдельную песню. Романтика дороги, усмехался Саша. Саша ненавидел самолёты. Больше самолётов Саша ненавидел только поезда. Саша не знал, что ненавидит больше: поезда, самолёты или забытую зубную щётку. Нет. Больше всего Саша ненавидел, когда его называли бардом.
Или вот утром выходишь в незнакомом городе, и эта одинаковая площадь с Лениным перед вокзалом. И жёлтые вывески шаурмы. И раннее, почему-то всегда осеннее утро воскресенья. Потому что концерты всегда по воскресеньям или субботам. И таксисты зябко ёжатся, курят и пьют растворимый кофе из прозрачных пластиковых стаканчиков, и кажется, у них такая спокойная жизнь. И сонные голуби на проводе на удивительно равном расстоянии. А под проводом, как отражение в воде – белая полоска птичьего дерьма. А Саша стоит с гитарой посреди всего этого. Ну я и бард, думает Саша. На концерт продано 30 билетов, денег это особо не приносит, так зачем я еду? Может, ради этих таксистов и голубей, и белой полоски, рассекающей осень? Щётку ещё забыл, думает Саша.
Или вот гитара. Звук, который знаешь наощупь. Уже как часть тела. Если, конечно, можно представить себе самую непослушную и капризную часть тела. Часть тела, которая постоянно подводит и реагирует на погоду. Самую своевольную часть тела. Даже Сашин кишечник, в котором так часто неспокойно из-за треугольных сэндвичей – и то надёжней. И как про это спеть? «Моя гитара как кишечник»? Это даже для барда плохо, думает Саша.
А как любишь её, но ещё больше – ненавидишь. Ненавидишь из-за этих взглядов таксистов и проводниц. Ненавидишь, как неумную спутницу, которая сморозила глупость про гороскоп при друзьях. Как самолёты и поезда, в которых ей надо найти место. Как само слово «бард». Выдаёт его из толпы – вот, посмотрите, человек повязан с музыкой. Уж лучше б дома Ютуб смотрел, думает Саша.
Или это ощущение в туре, что ты одинок, но не можешь побыть один. Как про это спеть? В кафе, на вписке, в поезде – всегда кто-то смотрит в тебя. И ты показываешь себя немного другим. Всегда невольно кого-то играешь. Саше вообще казалось невозможным узнать другого. Как бы искренне ты ни говорил с человеком, будь то случайный попутчик или бывшая жена, с которой прожил пять лет – никогда не узнаешь его до конца. А он не узнает тебя. Как бы ты ни впускал его внутрь. Стенка аквариума, думает Саша. Какая громкая метафора, отвечает в голове голос жены.
Саше вообще иногда казалось, что всё, что он знает о другом – это тонкая линия света под дверью. А за ней – целая комната, в которую не войти. Сколько бы Саша ни пытался преодолеть этот разрыв, казалось, он не приближался к другому. И всё же – иногда, на середине последнего припева, на старенькой песенке, на которую не было надежд, вдруг – накрывает. И весь зал, и Саша, и песня – одно.
Такое было у Саши только на концертах.
(А ещё в Непале под кислотой. А ещё в Непале – на Випассане. Но Випассану Саша до конца не прошёл. А есть кислоту каждый раз невозможно, совсем же можно с ума сойти. Даже с бывшей женой у Саши такого не было). Но вот на концертах такое случалось, что он и другие – одно. Ради этого, наверное, он и ездил в туры и терпел недосып, тесноту, таксистов и безвкусные жёлтые вывески шаурмы, и забытые зубные щётки. И даже слово «бард».
Но потом говоришь с кем-нибудь после концерта – как всё было здорово, до мурашек, у меня слёзы на глазах выступили, особенно та песня, Саша, та песня – и называют совсем другую, идиоты. Которую играл совершенно на отстань и думал в этот момент, сколько зрителей в зале, и если билет стоит 400, то какая итоговая сумма, если вычесть 30% кафе, и расходы на еду, такси и дорогу, и ещё процент менеджеру Алине, и думал, что бы ещё такое этим мудакам спеть, чтобы их разморозить. А оказывается – именно эта проходная песня пробила лёд. Но иногда всё совпадает, и называют именно ту, на которой Саша и пел с блеском в глазах, и такой обворожительной дрожью в голосе, и все были – одно, и говорят после концерта вроде бы именно то, что хочется услышать. Но всё это уже не то. Как пересказывать сон – и летний взлёт качелей, и пятна солнца, и родители молодые, и такое ощущение чуда, а произнесёшь утром жене – глупость. И это – мимолётное, такое маленькое, но такое огромное, словно он подсмотрел в эту слепящую щель под дверью – важнее остального. И получалось, что красивые руки таксиста или взгляд официантки, или ямочки на щеках проводницы, или Сашина песня, даже не сама песня, а припев, бридж, даже не целиком, а то, как изгибается голос в этом месте – и есть человек, самое красивое и великое в нём, а всё остальное – лишь приложение… Ну ты и бард, думает Саша голосом бывшей жены.