Вспышки света и тьмы, боль, страх, крики и чей-то плач, полная невесомость и потеря ориентации. А потом был взрыв, от которого померкло все и не стало ничего.
Глава 11. Замок
Первым что я увидела, были ели. Их верхушки смотрели на меня сверху вниз, молчаливо и безучастно. Они держались ровно, гордо уходя макушками к небу. Было тихо и безветренно. Сознание слабым огоньком замелькало где-то на периферии, и я узнала это место. Странно, но я отчетливо помнила, что здесь точно не должно быть так… уютно. Вроде бы ели должны были клониться к центру, образуя купол. Да, да, здесь было намного темнее раньше. Раньше? Когда? Когда вершины елей закрывали собой небо. Но когда это было? теперь теплое летнее солнце заливало небольшую поляну, освещая каждый уголок. В голове стоял туман, я ничего не помнила, кроме того, что мне было очень больно. Какие-то обрывки, смутные, расплывчатые лица, силуэты, которые я никак не могу опознать, плавали в голове, как останки корабля после кораблекрушения, по которым уже не понять, как же выглядел корабль до того, как пойти на дно.
Кто-то тонко застонал. Этого голоса я не знаю. Определённо слышу впервые.
Я приподнялась на локтях. Нас было четверо. Влада я увидела сразу. Он лежал без сознания, дыша глубоко и спокойно. Чуть дальше лежали двое. Одного из них я и услышала. Точнее одну. Тоненькая, хрупкая девчонка не старше шестнадцати, с тонкими чертами лица, огромными глазами и густыми, длинными волосами цвета воронова крыла. Она села, оглядывая свои руки, словно видела их впервые, и каждое движение доставляло ей одновременно страдание и радость. Она улыбалась сквозь гримасу боли, словно только что спаслась из лап разъярённого медведя, но отделалась крупными, болезненными царапинами. Ее огромные глаза показались мне знакомыми. Зеленые, словно трава. Но я никак не могла вспомнить, откуда я знаю их. Не саму девушку, но глаза мне знакомы. Разве такое бывает?
Подал хриплый голос Влад, поднимаясь и осматриваясь кругом. Потом он резко, словно вспомнив что-то, дернулся и посмотрел на меня, испуганно и напряженно, и автоматически, совершенно не осознанно отодвинулся от меня на несколько метров. Я смотрела на него и почему-то меня это не обидело, не задело, не вызвало даже вопросов. Его реакция казалось мне совершенно правильной. Но! Я не могла вспомнить почему.
Я перевела взгляд на третьего. Это был парень, лет восемнадцати. Симпатичный, но уж больно худой. У него были грустные голубые глаза и узкое лицо с красивыми, ярко очерченными скулами и темными волосами цвета шоколада. У него были широкие плечи, но худоба сводила на нет, все его попытки казаться мужественнее и крупнее. Он в первую очередь посмотрел на меня, но страха в его глазах не было. Напряженность и некая боеготовность – да, но не страх. Это тоже показалось мне естественным, но совершенно непонятно – почему.
Наконец и девушка перестала изучать себя и подняла на меня взгляд больших зеленых глаз. Она единственная смотрела на меня спокойно, без тени страха, напряженности или воинственности. Она смотрела на меня так, словно мы знакомы, но после нашего знакомства осталась какая-то, не побоюсь этого слова, недосказанность.
Под пристальным взглядом трех пытливых пар глаз я поняла, что я что-то сделала. Опять. Что-то, что заставило поволноваться моих старых и новых знакомых, а то и вовсе, поставило под удар. Но я решительно ничего не помнила. Ничего. Белое молоко застилало все, словно занавес. Последнее, что я помню – это наш с Владом разговор у меня дома и мое отчаянное желание остановить его во что бы то ни стало. Интересно, у меня получилось? Судя по взгляду Влада, получилось нечто противоположное.
– Ребята… – начала я, но тут же замолчала.
Голос мой звучал так, словно я всю ночь пела песни на тридцатиградусном морозе, а потом участвовала в соревновании по скоростному поеданию мороженого. В горле застряла наждачка, и при каждом слоге она немилосердно ходила вверх вниз.
Влад, наконец, перестал сверлить меня взглядом. Лицо его начало приобретать здоровый оттенок, тело расслабляться, а дыхание перестало яростно трепыхать его ноздри. Он облизнул пересохшие губы и спросил:
– Ты как… – он прокашлялся, потому как тоже не пел соловьем, но, по крайней мере, мог спокойно разговаривать. К тому же, что уж там говорить, его низкий бархатный голос только выигрывал от небольшой хрипотцы. – Как себя чувствуешь?