Платон. -- Скажите, у вас ведь вышло два номера журнала.
Маковский. -- Да, слушаю...
Платон. -- Я хотел справиться по поводу гонорара Иннокентия Федоровича.
Маковский. -- А вы собственно, какое касательство к этому имеете? Поймите, у меня нет намерений быть грубым, но денежный вопрос я обсуждаю только с авторами.
Платон. -- Я...меня... меня попросила справиться Дина Валентиновна.
Маковский. -- Ах вот в чём дело! Признаться, я в большом затруднении. Я не знаю, как к этому отнесется ваш батюшка.
Открывается дверь, входит Анненский вместе с Ниной Петровной.
Сцена IV .
В кабинете Маковского.
Анненский (удивленно). -- Платон? Вот не ожидал тебя здесь увидеть!
Платон. -- Я воспользовался приглашением Сергея Константиновича, когда он был у вас в Царском, и ты читал стихи.
Маковский. -- Иннокентий Федорович, Нина Петровна, рад вас видеть в редакции!
Анненский. -- Здравствуйте, Сергей Константинович! Надеюсь, не отвлек от беседы? Вы так оживленно разговаривали.
Маковский. -- Нет, что вы, не изволите беспокоиться. Мы с Платоном Петровичем вели речь о талантах на Руси. Вот сейчас, незадолго до вас, я встречался с мамашей одного такого юноши, кстати, вашего выученика. Осип Мандельштам -- не помните такого?
Анненский. -- Как же, как же! Он присылал мне поздравительную открытку, но не помню по какому случаю.
Маковский. -- Талантливый юноша!
Нина. -- Вы не представляете, какие удивительные, превосходные голоса встречаются. Я сейчас преподаю девочкам, даю частные уроки...
Платон. -- Нина, не ожидал тебя увидеть, я полагал, ты в имении, под Смоленском.
Нина. -- Ах, Платон, проводить все время в имении ужасно скучно, я бываю в Петербурге наездами.
Платон. -- Ты где-то была вместе с Иннокентием Федоровичем?
Нина. -- Иннокентий Федорович пил у меня чай и читал стихи для нас -- у меня были Мухина и Васильева. Ты обеих, кажется, знаешь?
Платон. -- Имел честь быть представленным.
Нина. -- Так вот, Васильева пригласила Иннокентия Федоровича к себе на обед в понедельник, 30 ноября, если ты так интересуешься.
Платон. -- Я не шпионю за отцом, что за глупые намеки!
Анненский. -- Платон, Нина, оставьте этот вздор! (Маковскому). Я, собственно, зашел ненадолго и вот по какому делу. Теперь, когда недоразумение с Черубиной де Габриак разрешилось, полагаю, что можно вернуться к вопросу меня волнующему, я говорю об издании во втором номере моих пьес.
Маковский. -- Помилуйте, Иннокентий Федорович, вы всё знаете о Черубине?
Анненский. -- Да, мне Валентин рассказал.
Нина. -- Так вы знаете тайну Черубины? Боже, как интересно! Катя Мухина о ней все уши прожужжала. Ну, скажите, я вся сгораю от нетерпения, кто же это?
Маковский (не отвечая Нине). -- Увы! Страшно стыдно перед вами, глубокоуважаемый Иннокентий Федорович, ужасно стыдно! Как я мог впасть в такое заблуждение? Где было моё чутьё, мой вкус? Помнится, вы были одним из немногих, кто сомневался в таланте этой, с позволения сказать, поэтессы.
Анненский. -- Значит, Сергей Константинович, вопрос решен в мою пользу и в журнале будут мои стихи. Я могу успокоиться?
Платон. -- А сколько у вас платят за строчку?
Маковский (смущенно). -- Понимаете Иннокентий Федорович, номер уже в наборе. Изменить решительно ничего нельзя. И потом... широкая публика еще не знает о мистификации, они жаждут прочитать стихи Черубины.
Анненский (рассеянно). -- Да, пожалуй, вы правы. Даже мои близкие знакомые, почитатели моей музы, в восторге от её пьесок.
Нина. -- Если вы обо мне, то, конечно, мне любопытно, но ваши стихи для меня не состоят ни в каком сравнении с её стихами.
Анненский. -- Боюсь, милая Нина, что среди всех, кто интересуется Черубиной, вы составляете единственное исключение. Наверное, и Ольга Петровна ею пленилась?
Нина. -- А вы её разве не видели?
Анненский. -- Нет. Она бывает у нас теперь редко, приезжает с детьми, не остается в доме.
Нина. -- Зато вам спокойно! От них ведь столько беспокойства, я говорю о детях.
Анненский. -- Конечно, вы правы!
Маковский. -- Я вижу, что вы удручены. Милейший Иннокентий Федорович, не расстраивайтесь так, ваши стихи мы обязательно напечатаем, в самом ближайшем номере. Даю слово! Ну вот, видите, я перед вами повинился! Вы не можете представить, какие шишки на меня валятся из-за редакторства. Одни тем недовольны, другие этим. После вашей статьи о лиризме дико оскорбился Соллогуб, да и Блок недоволен.
Анненский. -- Сергей Константинович, вы же знаете, что я никого не желал обидеть, это моё субъективное мнение, а не редакции. Я хотел бы поместить в номере свои пояснения, чтобы выйти из этой неловкой ситуации.
Платон. -- Извините, господа, мне пора! Сергей Константинович, вы меня не проводите?
Маковский. -- Конечно, Платон Петрович.
Выходят.
Анненский. -- Нам тоже пора ехать, милая Ниночка! Я поеду к себе в Царское Село, а вы назад, в Смоленскую губернию, в свой медвежий угол. Ах, Царское -- им, положительно, отравляешься. Когда-то давно мне улыбнулась мысль поселиться там и с тех пор я ни разу не пожалел.
Нина. -- Вы правы, дорогой Кенечка, пора ехать!
Анненский. -- Скажи Нина, вы видитесь с Ольгой, как она... что у неё на душе?
Нина (с деланно равнодушным видом). -- Видимся редко. Мы не очень с ней близки с недавних пор.
Анненский. -- А мы с ней давно откровенно не беседовали. Я сделал её душеприказчиком на случай моей смерти, намеревался сказать ей...
Нина (берёт его за руку, покачивает, говорит тихо, с придыханием). -- Смерти? Боже мой, о каких грустных вещах вы говорите! Если это шутка, то я не расположена так шутить! Знаете что, назначьте меня душеприказчиком! Я пока здесь и хотя бы буду знать.
Анненский. -- Увы, Ниночка, вы далеко! Слишком далеко!
Нина. -- Иннокентий Федорович, Кеня, вы только скажите и мы сейчас же вернемся из имения. Скажите, я вам нужна?
Анненский. -- Нина...я, право, не знаю, что сказать...(Освобождает свою руку).
Пауза. К облегчению Анненского возвращается Маковский.
Маковский. -- Господа, извините, задержался! Так я полагаю. Иннокентий Федорович, вопрос с публикацией ваших стихов мы уладили?
Анненский (не отвечает). -- Нам пора, дорогой Сергей Константинович. В понедельник, после ученого совета, возможно, заеду к вам... (Достает часы, смотрит время) Кстати, который час? Мои часы в последнее время никуда не годны, совершенно не годны, надо сдать в починку.
Маковский (достает и смотрит на свои часы). -- Без четверти два, дорогой, Иннокентий Федорович! Всегда рад вас видеть! Буду ждать в понедельник.
Занавес.
ЭПИЛОГ. Понедельник, 30 ноября 1909 года.
Авансцена . Анненский один , в шубе, с красным кожаным портфелем, ждет извозч и ка. Сцена закрыта. Шум улицы.
Анненский. -- Сердце, опять сердце! Как я сейчас напугал бедную Васильеву своим приступом! И пилюли оставил дома, как назло, а ведь Арефа уговаривал взять. Неудачно всё сложилось! Ужасно! Ещё моё прошение. Оказывается оно подписано десять дней назад, а сегодня его только отдали в канцелярии. Министр Шварц удовлетворил мою просьбу, но как... С полной отставкой!