В конце концов уже перед самым свертыванием Первой партии один из биологов нашел разгадку илвамы. Самым подходящим словом для перевода этого понятия оказалось слово "любовь". На первый взгляд это звучало смехотворно. Но чем больше люксорам объясняли что такое любовь и как она воспринимается людьми, тем охотнее и радостнее люксоры подтверждали что да, это она и есть, илвама. Таким образом ученая братия сошлась на том, что маленькие инопланетяне испускают некие эманации любви, которые каким-то образом улавливаются ладошами и те от счастья что их любят светятся. Всё это конечно звучало довольно нелепо, если не сказать бредово, но никому уже не было до этого никакого дела. Разрешение на освоение было получено и юридически закреплено, Первая партия торопливо покидала негостеприимную планету, а в "Синане" всем было глубоко наплевать как именно освещают свои дома примитивные аборигены Никтопии. При помощи левитирующего пластилина, который нужно любить? Пусть будет так. Во Вселенной всякое случается. Главное это доменит. Однако перед масштабной разработкой, все же решили для начала запустить две пробные шахты с минимумом персонала. К тому же ученые предупреждали что после окончания 89-тилетней зимы, Никтопию ждут глобальные невиданные перемены. Никто точно не знал на что будет похожа планета в свой теплый период и это обстоятельство немного смущало топ-менеджеров корпорации. Они не были уверены, что если развернут масштабное освоение, сумеют за 23 оставшихся альфа-года отбить вложенные в планету деньги, а поскольку при наступлении вечного дня новые природные условия могли привести к полному перестроению методики добычи доменита, что конечно же повлекло бы дополнительные траты, некоторые высказывались за то что бы вообще все отложить до наступления Лета. Дискуссии еще продолжались, но пока сошлись на эконом-варианте с тремя работниками, которым, если что, можно будет легко пожертвовать.
Джон поднялся из-за стола.
- Пойду на маяк, - сообщил он Василию Ивановичу.
- Знаешь как я назову свою женщину? - Спросил старший помощник.
- В честь вашей мамы? - Простодушно предположил Джон.
Василий Иванович повернулся в кресле и внимательно поглядел на молодого человека.
- Это очень скверная шутка, - веско произнес он.
- Да я не имел ввиду ничего такого, - испуганно проговорил Джон.
Василий Иванович широко улыбнулся, тряхнув своей неряшливой зеленой бородой.
- Ладно-ладно, знаю что не имел, - весело сказал он. - Я назову её Анжелина. Кристально чистое имя, нежное и полное страсти. Всю жизнь мечтал трахнуть девицу с таким именем.
- Разве это так важно какое у девицы имя?
- Вам молодым конечно не важно. Вам бы только свою шишку запарить. Потыкали девку и бежать. Даже имени не спросите. А нам старикам уже всё важно. Мы же смакуем.
- Ясно, - быстро сказал Джон. Ему хотелось избежать очередного нудного дяди Васиного рассуждения на тему плотской любви. - Ну я пошел.
- Валяй, - равнодушно бросил старший помощник и вернулся к экрану с красоткой.
5.
В главном шлюзе двеллдоума, застегивая термокомбмнезон, Джон явственно ощутил пряный запах сигарного дыма. Он улыбнулся. Василий Иванович снова приходил сюда курить. После того как Стэн категорично объявил двеллдоум зоной свободной от курения, старпому приходилось идти на всякие ухищрения чтобы предаваться своим маленьким слабостям не выходя наружу. По началу МакГрегор долго пытался взывать к дяди Васиной сознательности, убеждая его отказаться от пагубной привычки, если не вообще, то, по крайней мере, в помещениях двеллдоума. "Я не понимаю, командир, тебе что вожжа под хвост попала. Где мне тогда курить, если не в куполе?", угрюмо интересовался старпом. "Где хочешь, Никтопия большая", сурово отвечал МакГрегор. Но дядю Васю это не устраивало, он заявлял, что курение на пронзительном ветру, вместе с соплями и закоченевшими пальцами, не приносит ему никакого удовольствия. "А мне не приносит удовольствия нюхать вонь твоих сосательных палочек!", горячился Стэн. На это страший помощник грубовато предлагал ему вставить себе в ноздри назальные фильтры и оставить его в покое. Но это лишь подливало масла в огонь. Про себя Джон считал, что наверно Стэн реагирует слишком резко, что вообще было довольно странно, ибо обычно координационый аналитик очень редко выходил из себя и сохранял спокойный веселый настрой практически в любой ситуации. Но вот почему-то курения он не переносил. Впрочем молодой человек тоже воспринимал его как достаточно отвратительную привычку и запах сигар ему также представлялся скорее вонью, чем ароматом. Некоторое время, не смотря на все запреты, дядя Вася продолжал предаваться своей пагубной страсти и в кают-компании, и в офисе, и на кухне, пока наконец Стэн не пообещал внести в его личное дело дисциплинарное взыскание за нарушение внутреннего устава полевой службы корпорации, если еще раз найдёт его курящим на территории двеллдоума. Василий Иванович не внял этой угрозе, хотя каждое такое взыскание автоматически означало удержание некоторой суммы из зарплаты в качестве штрафной санкции. Но МакГрегор исполнил свое обещание и старпом страшно обиделся на него, ибо не было для Василия Ивановича ничего более святого на этом свете, чем его кровная зарплата. Дней восемь он практически не разговаривал со Стэном и все его распоряжения, выслушиваемые с ледяным взглядом и мрачным лицом, исполнял крайне неторопливо, апатично и моментально бросая при возниконовении малейшей помехи. Но Стэна это ничуть не обескуражило, его доброшуный ровный характер помог ему пробиться сквозь стену неприязни возведенной гордым дующимся старпомом. Стэн отпускал в его адрес шуточки, предлагал не воспринимать все так серьезно, напирал на то что отказ от курения пойдет только ему на пользу, да и всё-таки устав есть устав и так далее. В конце концов дядя Вася оттаял и процесс общения восстановился. Однако теперь старпом понял, что начальнику и правда вожжа под хвост попала и уступать в вопросе курения он не намерен. И потому он стал придаваться своему излюбленному удовольствию либо на шахтах, где ему приходилось бывать довольно часто, либо в каких-то укромных уголках двеллдоума, куда неугомонный координационный аналитик редко забредает, а потому дым скорее всего успеет улетучиться.
Джон посмотрел на панель приборов. -31 по Цельсию, влажность 85%, давление 751 мм рт. ст, ветер 3,6 м/с. По никтопианским меркам можно было сказать, что погода просто шепчет. Не слишком холодно и практически безветренно. Джон любил бывать снаружи, когда стихал ветер. До маяка было буквально 200 метров, но у молодого человека прогулка заняла почти полчаса. Потому что он останавливался и созерцал. Просто глядел по сторонам, пропитываясь окружающим сюрреалистическим пейзажем и почти благоговейно вслушиваясь в безраздельную тишину удивительной планеты. Слабое холодное свечение тусклой бледно-голубой звезды размером с кулак наполняло вечную ночь Никтопии зыбкой сумеречностью и какой-то трансцендентальной отрешенностью. Бурая холмистая равнина, усеянная валунами, щебнем, рваными лоскутами синего снега и глянцевидными, чуть красноватыми участками растений, названных землянами ферралга, теряясь в темноте ночи и едва-едва отражая звездный свет буквально гипнотизировала молодого человека. Здесь не было места суете и скоротечности. Время здесь становилось медленным и незаметным. Пространство окутанной темнотой и освященное холодом не знало ничего кроме недвижности камней и безмолвия звезд. И Джон, с замирание сердца, представлял: а что если бы довелось провести в таком месте не дюжину месяцев, а всю свою жизнь. Не видеть ничего кроме этих зыбких сумерек и молчаливой каменной равнины. И как бы ни было это странно в его душе не рождалось абсолютного явного протеста при этой мысли. Скорее такая перспектива завораживала его. Ему представлялось что такая судьба обрекла бы его на обретение покоя, ибо не было здесь места ни любви, ни ненависти, сама жизнь и смерть казались незначительными случайностями пред холодным безмолвием погруженной в вечную ночь планеты. "Но зачем мне покой", улыбнулся Джон, "мне ведь по дяди Васиным словам самое время бегать и тыкать девок".