Подъехали с Яном к школе минут за тридцать до конца первого урока. Я не хотела ни с кем встречаться, надеялась быстро забрать документы и уйти до звонка. Самсонов собирался подняться со мной, но я уговорила остаться и подождать в машине. В стенах школы мне ничего не угрожало, но поднималась я все-таки с опаской.
Поднялась на второй этаж, постучала в кабинет директора, там оказалось закрыто. Пошла к секретарю, которая сидела за компьютером и что-то печатала, она не сразу заметила мое присутствие.
— Здравствуйте, — отвлекла ее от работы.
— Ты почему не на уроке?
— Я пришла к директору. Перевожусь в другую школу, хочу забрать доку…
— Директора пока нет, нужно подождать, — не дослушав.
Ждать пришлось в коридоре.
Уйти по-английски не получилось. Директор не появился, прозвенел звонок на перемену, во время которой меня заметили одноклассники, конечно же, подошли поболтать. Ян уверял, что о произошедшем никто не знает, но слухи по селу наверняка ходят. Зачастую местные сами додумают то, чего не было, а тут кто-нибудь что-нибудь видел или слышал.
— Почему ты не ходила в школу? Болела? — спросила Сашка, бросая сумку на подоконник.
— Болела, — отвечая, внимательно смотрю на Аню.
Почему-то именно ее мне неприятно видеть. Не могу объяснить странность резко возникшей антипатии. Она ведь меня предупреждала. Я сама виновата, что не прислушалась к ее словам. Наверное, все дело в том, что у меня есть четкое ощущение, что Аня знала больше, чем рассказала мне. Не просто так она отказывалась возвращаться со мной. В любом случае это уже не имеет значения, вряд ли мы еще увидимся.
— А сейчас как себя чувствуешь? — спрашивает Оля.
— Нормально, — пожимаю плечами.
— Мы писали тебе в мессенджер, но ты не отвечала, — говорит Аня. Я видела их сообщения в группе, но общаться ни с кем из них мне не хотелось. Ответить ей не успеваю.
— А ты знаешь, что тут произошло, пока ты болела? — подключается Сашка. Все, кроме меня, понимают, о чем речь. Отвожу взгляд в сторону парней, которые стоят в конце коридора и ржут над каким-то видео.
— Не знаю, — невнятно. Где-то в глубине души я чувствую, что произошедшее каким-то образом связано со мной.
— Кудряшова в больнице, — понижая голос, доверительно сообщает Сашка. — Ее отца сняли с занимаемой должности и завели на него уголовное дело.
Не понимаю, как эти два события связаны, но становится не по себе.
— А почему Василиса в больнице? Что случилось? — стараюсь говорить ровно и безразлично.
— Точно никто не знает, но ходят слухи, что дружки Ваги… Вага — это ее парень, — поясняет Сашка. — Короче, его дружки насиловали ее несколько дней подряд, — понижая голос, потому что рядом проходят учителя. Сашка огорошила меня последними новостями. У нее, видимо, подгорало, она только и ждала момента, когда все расскажет.
Мир перед моими глазами начинает расплываться. Ян обещал наказать всех виновных, но я не думала, что наказание будет настолько жестоким. Точнее, я вообще ни о чем таком не думала. Самсонов выводил меня из депрессии, параллельно уничтожая моих обидчиков?
— Мы сами в шоке… — врывается в мое воспаленное сознание чей-то голос.
— Что? — переспрашиваю, но меня не слышат, девочки уже не могут остановиться и начинают делиться всеми слухами, что успели собрать. Сложно понять, что из этого правда, а что ложь.
— Я слышала, что они и Вагу изнасиловали. Ну, вы понимаете…
Не могу сказать, что мне его жалко. Заслужил отморозок! Но почему тогда внутри все леденеет?
— Говорят, Вага за изнасилование Кудряшовой отрезал своим дружкам причиндалы… — продолжают добивать меня одноклассники. Они ведь не в курсе, как все было на самом деле.
— Да у них у всех они отрезаны, даже у Ваги! — возмущается громко Соня. — Мамкин брат в обезьяннике сидел, сам слышал, как полицейские об этом говорили, — продолжает одноклассница, не замечая моего состояния.
— А еще ходят слухи, что на них завели уголовные дела за убийства, грабежи, изнасилования…
— Если их посадят, сложно придется в тюрьме, — как сквозь вату доносится голос Сони.
— Почему? — спрашивает кто-то из девочек, вроде Аня.
— Дядька же мой уже сидел, вот он рассказывал, что к насильникам там особое отношение, — играя голосом.
— А мне Василису жалко, — строит грустное выражение лица Сашка. — Сама, конечно, виновата, что связалась с этим Вагой. Будто не знала, что он моральный урод.