— Вы еще не спите?
— Тебя жду. Поговорить надо.
— Поговорить? О чем?
— Ты считаешь, что нам с тобой не о чем разговаривать?
— Ну почему же? О звездах, погоде.
— И моей дочери, — добавил Алексей.
— Моей, вы хотели сказать, — поправила его Анна.
— К сожалению, у девочки есть отец — я.
— Что-то долго не было ни отца, ни матери. Особенно когда я остро нуждалась в помощи человеческой.
— Но ты сама выбрала этот путь.
— Что вы хотите сказать?
— Ты по своей воле забрала ребенка?
— Конечно.
— За это и разлад с родными?
— Они не хотели, чтобы я растила чужого подкидыша.
— Подкидыша? А разве не на вокзале ты забрала девочку у спящей матери?
— Вы. Вы, как вы смеете, я вас ненавижу, — и, заливаясь слезами, Анна вбежала в дом.
Сидор снова вышел на крыльцо.
— Извини, Алексей Николаевич, но дверь не была закрыта плотно, и я ненароком услышал то, что ты не должен был ей говорить.
— Но ведь девочка у нее. Каким образом она попала к вам?
— На крылечко подбросили, дом-то родителей Анны рядом со станцией стоит. Вот она и вышла на крыльцо раньше всех. Писк услышала. Подобрала сверток с ребенком и в дом. А отчим ее выгнал, велел отнести в милицию. Она тогда и попала ко мне. Студентка еще была, училась, а мы с Аленкой домовничали. Коза-кормилица выполнила свою миссию мамаши, бросившей ее.
— Но почему вы не подумали об отце ребенка?
— Да разве бросают детей те, у кого муж есть?
— Вообще-то, наверное, нет.
— Вот и мы так решили. Кто знал, что у Аленки мать и отец есть, а ее на крыльцо как котенка подбросили. Эх, ты, Алексей, Алексей, обидел девчонку. Ей сейчас только двадцать семь исполнится, а у нее десятилетняя дочь. Она от всех своих ухажеров отказалась, не целованная девка так и осталась недотрогой, чтобы Аленку кто не обидел. И насмешки терпела, что незамужняя родила. Ни один человек не знает, что это не ее дочь.
— Да, действительно я дал ляп.
— И что ты теперь делать будешь? Ты ведь все права на дочь имеешь, не знал ничего, не бросал ребенка. Надо же так судьба распорядилась, что тебя именно в наш дом закинула. Что теперь будет?
— Пока не знаю. Хотел сразу же дочь забрать себе, сейчас думаю момент как раз подходящий. Ей учиться надо, не в интернате же.
— Так то оно так. Да с Анной что будет, ты подумал об этом?
— А обо мне кто подумал. Я всю жизнь мечтал, чтобы придя домой, меня ребенок и жена встречали. А тут на тебе и ребенок есть, и я прав не имею на него, получается.
— Точно вы оба с Анной без вины виноватые.
— Помоги, Сидор Никитович, ты мудрый человек. Я ведь тоже не могу своего ребенка оставить.
— Знаешь, Алексей, давай все на утро оставим. Мы с тобой говорим, а Анна слезами заливается, Аленка ничего не знает. Представь себе, как это на девочку подействует?
— О ней-то мы и не подумали. Хорошо. Все разъясним вместе. Вчетвером.
Они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам.
Утро казалось пронизанным бациллами недоверия и полуненависти. Анна готова была прогнать этого человека, еще вчера казавшегося ей таким прекрасным, милым, а сейчас она боялась его энергичной настроенности против нее в борьбе за девочку.
И Алексею она сейчас была хуже самого лютого врага. Он в душе винил ее в том, что она не заявила в милицию о найденном ребенке, а немедленно увезла ее в деревню, вот так его дочь, потомственного москвича и благородного рода стала деревенским байстрюком, где каждый мог бросить ей в лицо о ее незаконном происхождении, так как у нее не было отца. Даже легенды о нем не было.
Их разговор состоялся в садике на скамейке.
— Вы плохо спали? — спросил он ее, впервые называя на вы.
— Но и вы не лучше, — ответило она, глядя на него с плохо скрываемым раздражением.
— Вполне понятная причина. Одна женщина бросает ребенка, вторая лишает его отца, Москвы, родословной, превращая в полусироту.
— Вы меня обвиняете?
— Да в эгоизме, иметь куклу, маленькое развлечение, на которое можно любоваться и которое всецело зависит от тебя.
— Вы, вы черствый, неблагодарный.
— Я еще и поблагодарить вас должен за то, что вы у меня отняли дочь.
— Да она бы погибла без меня?
— Можно подумать, что вы единственная на свете благодетельница. Да меня разыскала бы милиция по адресу в роддоме, где бы я ни был и, конечно, я воспитывал бы дочь сам. Сейчас она здорова, но по вашей милости чуть ли не стала добычей людоеда.
— Значит я во всем виновата?