Клавдия в упор разглядывала Григория Сергеевича, тот не знал, куда деваться от ее пристального взгляда. Выручили шашлыки. Все, наконец, устроились за столом, налили по рюмке, и началась неторопливая в начале беседа, ускоряющаяся по мере уменьшения жидкости в бутылках. Вскоре все стали своими, и разговор оживился. Как-то получилось, что Миша разговаривал с внуком, Петрович с Андреем и Сергеем, сгорающими от любопытства по новостям, бытующим по дорогам, Клавдия и Григорий как будто существовали отдельно ото всех остальных.
— И все-таки я где-то вас видела, — сказала она серьезно.
— Я раньше по этим краям проезжал, может и останавливался.
— Когда?
— Лет тридцать тому назад.
— И кем ты был тогда?
— Дальнобойщиком.
Клавдия откинулась на спинку стула и произнесла:
— Здесь душно. Может во двор выйдем? Кто желает с нами прогуляться?
Занятые разговорами и продолжением ужина, гулять не пожелали. Женщина встала, прошла мимо него, он тоже поднялся со стула. Сердце учащенно билось. Жар разлился по лицу. Руки немного тряслись. Они вышли и сели за ущербный столик во дворе.
— Ты зачем приехал, псина? — злобно прошипела еще недавно смирная Клавдия.
— Хотел разыскать тебя и помочь.
— Помочь? Еще одного ребеночка сделать? Так я уже стара, внук имеется.
— Зачем ты так, я хочу от чистого сердца обеспечить тебя и сына.
— А ты не спросил меня, хочу ли я твоей помощи? Тебе надо было думать о ней, когда меня брюхатую оставил. Наобещал жениться, скоро вернуться и вернулся, всего двадцать девять лет прошло. Я тогда со стыда сгорала и с голоду чуть не сдохла, когда меня родители из дому выперли, как последнюю шлюху. Надеялась, вернешься, и все образуется. В поле вкалывала от зари до зари, спасибо бабе Вере, что за сыном присматривала. Ржаной хлеб твой сын сосал в марле с сахаром. Я не могла ничего купить другого. За гроши работала. И одеть его не во что было. Из старого бабушкиного платья ему пару рубашек сшила. Босиком рос твой сынок. Три года прошло, нашелся добрый человек, замуж вышла, прикрыла грех. В свидетельстве о рождении прочерк был в графе «отец», а он его усыновил, и у ребенка появилось полное имя, отчество и фамилия отца.
— Я все время хотел написать тебе и приехать, да работа такая, разъездная. А ты, почему мне не написала, что ребенок будет?
— Куда? «На деревню дедушке. Константину Макаровичу? «Так я не Ванька Жуков.
— Я наследство получил, большое и сразу же поехал искать тебя?
— Прямо меня? Одну-единственную?
— У меня сохранились записи, я увидел тебя первой.
— Что ты сказал? Записи? Ах, ты кобель несчастный, проходимец.
Она тяжело поднялась, шаря по земле глазами, и вдруг нашла то, чего хотела. Это были грабли. Размахнувшись, Клавдия опустила их на спину «жениха» и снова пошла на него, намереваясь охлобучить посильнее. Бедняга, с перекошенной мордой от боли, ворвался в дом и присел сзади стола.
— Что случилось? — завопили разом все.
— Я убью эту образину! — кричала разъяренная Клавдия.
— Остановись! — хватая ее за руки, кричала бабуля. — Разобьешь все!
Андрей выхватил деревянное оружие из рук жены, но та, изловчившись, ухватила сковороду и обрушила вместе с жареным картофелем на злосчастную голову миллионера. Ее держали двое мужчин, но она все время пыталась вырваться и успела ногой поддать Петровичу под его тощий зад. Тот свалился с копыт носом вниз. Падая, подшиб бабу Веру, и та очутилась под ним, вернее его задней частью. Миша, сориентировался и, подняв несчастного, забросанного картошкой благотворителя, вывел его во двор и запер в сарай. Вернувшись на поле брани, он попытался установить тишину и попросил слова:
— Граждане воюющие, выслушайте меня. Только без мордобития.
— Где, гад ползучий! — кричала Клавдия — Я его желаю видеть в белых тапочках под оркестр!
Муж принялся уговаривать жену. Любопытный внук покатывался со смеху. Баба Вера выбралась из-под Петровича с помощью Григория, сына Клавдии и кричала как заяц, во время грозы пронзительным голосом:
— Что случилось? Объясните, люди добрые!
Еле — еле удалось усадить всех за стол. Миша решил разъяснить народу ситуацию.
— Нечего греха таить, — сказал парламентер. — Григорий, сидящий передо мной, является сыном Григория Сергеевича, миллионера, получившего несметные богатства и пожелавшего передать сыну состояние. Он если пожелает, может жить в Париже. Там есть недвижимость.
— Ура! — закричал внук, и, подняв ноги кверху, задрыгал ими, крича:
— Хочу в Париж! Да здравствует дед!