— Но послушай?
— Не желаю, — и она выскочила за двери.
В спальне никого не было и он затревожился. А ну как опять начнут его бить. Это ему явно не подходило. А в это время Петрович и Миша сидели за столом, пили чай. Соня ворвалась как фурия в кухню, смахнула чашки на пол.
— Ошалела? — закричала мать.
— Это у тебя с головой не в порядке. Старого маразматика принимать с его приятелями. Забыла, как всю жизнь горбатилась, чтоб меня вырастить?
— Надо было отдать тебя в приют.
— Спасибо, родительница. Сначала кувыркаетесь с кем попадя, потом рожаете, не спрашивая нас, хотим ли мы на свет белый появляться?
— Ты ненормальная.
— Вполне. Плохо, что дети не участвуют в своем появлении на свет Божий. Захотели — родили. Не нужен — бросили. И так делают многие безответственные. Кошка и та кормит своих котят, даже когда они становятся взрослыми. А многие мамаши, как моя бабушка, например, спроваживают детей в приюты. Почему? Если ребенок не нужен родителям, то почему его должны воспитывать и кормить чужие люди? Я бы таких горе-мам и пап заставляла работать на самых не престижных местах, чтобы все знали, о том, что это бесстыжие любители ночных оргий. И всю их зарплату отдавала в детдом, где растут их дети.
— Я же не отдала тебя никуда.
— Жалеешь об этом?
— Что ты говоришь, опомнись, дочка.
— Вышвырни отсюда кобеля, тогда и поговорим.
Миша решился объяснить цель приезда Григория Сергеевича.
— Ваш отец наследство получил и решил отдать вам часть его?
— Часть? Как алименты, которые он не платил? И большое это наследство?
— Большое, — ответил Петрович.
— А тебя, облезлый кот, я не спрашиваю.
Петрович обиделся на столь неприличное оскорбление и потащился к выходу, где на скамеечке во дворе сидел его приятель.
— Схлопотал? — спросил он поверженного в уныние папашу. — И мне досталось от нее тоже.
— Да, — протянул непризнанный отец, — тяжело быть родителем.
— Давай закончим нашу благотворительность. Все равно не исправить прошлого. Ишь, как кидаются бабы, как рыси, растерзать готовы.
Пока шли переговоры-жалобы двух друзей, Соня взяла бумагу, вычислительную машинку, ручку и сказала Мише:
— Хорошо. Я сейчас подсчитаю все расходы, понесенные матерью на мое воспитание, плюс моральный ущерб за оскорбленное человеческое достоинство, пока ее все считали гулящей, а меня называли байстрючкой, и упущенную выгоду.
— А это зачем? — удивился Миша.
— Мать могла выйти замуж, если бы он не испортил ей жизнь. А с ребенком, прижитом вне брака, она потеряла свое достоинство, и на ней никто не пожелал жениться.
— Ладно, — согласился Миша. — Считайте.
Он вышел к своим друзьям и сказал:
— Сейчас ваша дочь составит счет, и вы его оплатите.
— Какой счет?
— А такой, в котором будут учтены все убытки, причиненные вами вторжением в жизнь Оксаны Остаповны.
— Да, — протянул Петрович. — Истинная дочь своего деда.
— Остап Бендер никогда ничего не крал, он всем предъявлял счета и всегда выигрывал.
— Во-во, — закивал Миша. — Хорошо, что не через суд она вам предъявит счет, а то стыда не оберешься, на всю Россию прославят.
— Я не муж, — мрачно произнес Григорий. — Никто мне алименты не присудит.
— Раньше присуждали содержание ребенка, если отец просто проживал какое-то время вместе с матерью, вели общее хозяйство и рождение сына или дочери укладывалось в рамки плюс девять месяцев после их расставания.
— Так я же сам добровольно хочу заплатить им.
— Ваша дочь Соня Бендер и тут добровольно не пройдет, придется платить по счету.
Компания благотворителей ждала решения своей участи. Решение было вынесено в списке из трех листов, исписанных со всех сторон, где было учтено все, начиная от пеленок, молока, прочего, до не получившихся путевок на отдых, болезней, могущих иметь место нарядах, злословие по поводу социального статуса матери-одиночки и безотцовщины. Всего под итогом стояла сумма в долларах и составляла на сегодняшний день — сто тысяч баксов, тридцать центов наличными.
— И всего-то? — сказал «отец».
— Не всего-то, а точно по списку. Можно подумать, что у тебя таковая сумма имеется, — насмешливо проговорила дочь.
— Вот тебе пятьдесят тысяч долларов, остальные на сберкнижку.
— А может чеком? — съехидничала Соня, но ее округлившиеся глаза при виде выложенной на стол суммы, заставили закрыть разговорчивый рот.