Она села на стул, пересчитала деньги.
— Да ты и впрямь, папашка, свихнулся. Добровольно по счетам платить. Ты даже не пересчитал мои цифры.
— Я могу тебе выдать миллион.
— Ну ты, ври, да не завирайся.
— Нет, точно. Вот тебе сберкнижка.
— На предъявителя, — прочитала Соня. — Не пойдет, — положив книжку на стол, объявила она. — Принимаю только по счету. Остальное не мое, и я не хочу чужих денег.
— Хорошо, ответил Григорий. — Едем в сбербанк и через интернет ты получишь завтра свою сумму.
Недоверчивая дочь поехала с ними. Вежливые служители банка немедленно открыли ей счет и выполнили все формальности.
— Завтра к вечеру можете приехать, и мы вам выпишем сберкнижку.
— Лучше наличными. И про тридцать центов не забудьте.
Ехали домой молча. Только один раз Соня сказала:
— Точно мать говорит: «Бог даст и в окно подаст».
Остальные от комментариев воздержались. Назавтра деньги прибыли, Соне были выданы вместе с тридцатью центами и она спросила мать:
— Ты за проживание сколько взяла с них?
— Нисколько пока, а что?
— Тридцать долларов на всех. Оплатите матери, ей стирать после вас придется.
— Я хочу оставить тебе еще деньжат, — робко сказал Григорий.
— А вот этого не надо. Ты мне, господин хороший все оплатил, но вступать с вами в родственные отношения я не желаю. И вообще забудьте, что мы с матерью есть, как не помнили о нас все эти годы.
Миша положил пятьдесят долларов на стол и Соня полезла за сдачей.
— Не надо, — произнес Миша, — считайте их чаевыми.
— Мы тебе не лакеи, — взъярилась дочь. — Забирай свои паршивые двадцать долларов и катись поскорее отсюда.
Оксана Остаповна смотрела на дочь, потом перевела взгляд на Григория. Ей не было жаль этого потертого облезлого, внезапно разбогатевшего ловеласа и его миллионов вместе с ним, ей тоже было не надо. А то, что дочь взяла с них деньги, все правильно. По счетам надо платить.
Покидали Тульскую область с явным нетерпением. Слишком задели самолюбие Григория Сергеевича эти женщины. Оказывается деньги — это не всё. И его благодетельство обрушивается на собственную голову.
— Куда теперь? — спросил Миша.
— На Юг. Есть такой городок у Черного моря, Крымск. Там у меня тоже кто-то наверняка остался. Был в отпуске полтора месяца.
И старый ловелас погрузился в воспоминания прошлого.
Как часто любовь на заре, в полуночи, нечаянная, отчаянная, мимоходная, крепкая, преходящая, скоропалительная бросает двух человек в объятия друг другу. В тот момент — главное это удовлетворение страсти, охватившей тело, и мало кто вспоминает о душе и о последствиях столь непродолжительного восторга любви. Физиология она у всех одинакова, глаз не имеет. Разум — у каждого свой. Редко кто думает о последствиях, плодах любви, и как эти плоды должны себя чувствовать, появившись непрошенными на свет и зачастую ненужными тем, кто их произвел. Этим «родителям» абсолютно неизвестно о том, как живут их «цветочки», на чьем окошке цветут или засыхают никому не нужные.
Родители же, прожив жизнь, так и не узнают о своих произведенных на свет чад, и им невдомек какое горе мыкают большинство из них.
Таким путем появился на свет еще один горемыка. Он прожил в детдоме свои семнадцать лет. В день рождения ему вручили аттестат зрелости, полученный в школе, пару белья, немного денег и определили его место проживания. Им оказалось село Демьяново, в котором располагался тогда еще совхоз «Путь Ильича», в двадцати километрах от районного центра.
Вокруг Демьянова стояли еще несколько похожих сел, чахнувших от недостатка внимания руководства. Наступала новая эпоха, которая вскоре получит наименование «демократия», а пока на экранах телевизоров появился Михаил Сергеевич Горбачев и своими многоречивыми обещаниями поверг народ в надежду получить вскоре «манну небесную».
Все перестали смотреть кино и переключились на баталии политиков. Это было так необыкновенно, как если бы при Сталине подойти и плюнуть при всех на его памятник.
— Какой правитель, необыкновенный, смелый, решительный, повернёт нашу серую жизнь на 360 градусов, — радовались люди, толпами собираясь у совхозного громкоговорителя, где слышался голос нового вождя.
Под дебаты политиков в ожидании чуда-дня проходила жизнь сельчан.
— «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить», — распевали крестьяне и запивали свое будущее счастье самогонкой, которая была запрещена, но имелась в каждом доме.
Саньку привезли в совхоз под вечер на попутной машине и так как директора не нашли, оставили его в конюховке, так именовалась избушка, где хранится сбруя для лошадей.