— Каких? Заике шестнадцать лет. Семке — семнадцать. Сашке восемнадцать, в Армию ушел. Больше не имеется подходящих кандидатур, кроме одной.
— Какой?
— Твоей, Александр Григорьевич, — ответила Анна.
— Да я же, как мать многодетная, обставлен заботами.
— Вместе и будете ухаживать за ними.
— Не смейтесь надо мной, Анна Федоровна. Разве вы забыли, что я Никудышный.
Забрав Колюньку он пошел домой. А мысль царапалась в мозгу, останавливала его на словах девчонок.
— Да что за чушь тебе в голову лезет, Никудышный? — подумал о себе.
Саня решительно отогнал назойливую мыслишку в сторону.
— Все это не для тебя. Тут семью кормить надо, а не о женитьбе думать. Какому ляху я со своей оравой нужен?
Дома его встретил вопросом Денис:
— Все в порядке с Колюней?
— Да. Ложная тревога.
— Я бы так не сказал. Просто у нас побывали незваные гости.
— Так я же видел, как наш пострел самолично доскребывал горшок с кашей.
— Правильно, доскребывал, а съел ее кто-то.
— Неужели кто чужой в лесу объявился и ходит по селу в поисках еды.
— Все возможно.
На работе после обеда не досчитались Людки, веселой вдовы. Все ее поздние попытки кончались неудачей. Он стойко выдержал ее осаду и неприятель отступил.
— Где она может быть непутевая?
— Да кто же знает? Может какого чужого хахаля встретила.
— Так ведь сейчас день на дворе.
— А ей все одно, день или ночь.
Не прошло и получаса, как появилась Людка, помятая, растрепанная, с драным подолом. Она попыталась прошмыгнуть мимо своих товарок, но они встали стеной и не пропустили исчезнуть нарушительницу.
— Ты где была?
— Где была, там нет.
— Что за вид у тебя?
— Вид как вид.
— Да тебя будто по овину таскали.
Людка, эта язва сибирская, а не баба, как называли ее мужики, на которых были направлены ее боевые действия сексуального свойства, вдруг расплакалась. Удивленные бабы, сразу забывшие про ее сучьи проделки с их мужьями начали расспрашивать и уговаривать ее.
— Да что случилось? Нам — то ты можешь рассказать?
— Изнасиловали меня, — захлебываясь слезами, промычала бедная бабенка.
— За что боролась — на и напоролась, — неприветливо прокомментировала Ксюшка, чей мужик только вчера побывал в объятьях ненасытной искательницы приключений.
— Да кто посмел?
— Ты же сама кого хошь уделывала?
— Как могла поддаться, али сначала приманила, а потом отбой дала?
— Да их трое было.
— Кто? — приступили яростно бабы, подозрительно ища в толпе своих благоверных.
— Не знаю, — ответила Людка. — Они меня головой в бочку засунули.
— Куда? — переспросили любопытные.
— И какой же должна быть бочка, чтобы тебя из нее вверх ногами достать?
— Та самая, что Степаниду Никудышный парил.
— А ты молчала?
— Они мне рот заткнули.
— Да кто они такие.
— Не знаю, — я их не видела. Только слышала как разговаривали.
— Как же ты вылезла?
— Бочка-то низкая, я уперлась руками и вылезла.
— Беги домой, мойся. Да в милицию сообщить надо.
Тут же отправили гонца к Прохватилову, чтобы милицию вызвал. Телефон только у него одного имеется. Самого его не было, а его краля, говорят сожительница, не жена, пообещала передать все мужу, так она его величала.
Вечером не пришел пастух Заика. Стадо прибыло самостоятельно, коровы разбрелись кто куда, а парня не оказалось. Мать в слезы.
— Куда девался, сыночек?
Пошли искать. Там на пастбище не оказалось никаких следов. Только кнут за куст зацепился. Кликали, кликали, толку нет. В темноте вернулись домой. Опять милиции сообщили. Странно, что до сих пор никто из района не прибыл. Обычно хоть участковый приезжал на своем мотоцикле, а теперь никого. И Прохватилов задержался где-то тоже. А на утро и вовсе все село чуть с ума не свихнулось. Еще не нашли пастуха и сами очередники направились выгонять стадо. Сегодня выпала очередь Василию и Наташке, его соседке. Они рано утром коров гонят, поравнялись с Федосьиной избушкой, той, которую убили недавно и Наташка вдруг крикнула:
— Ой! — и с копыт долой.
Василий нагнулся посмотреть, что с ней приключилось и закричал громко так:
— Помогите, человеку плохо.
Глянул вперед и сам рядышком с Наташкой прилег.
Подбежала на крики Ксения, начала их поднимать. Кто-то произнес над нею:
— Может водички принести?
Ксения глядь, а перед нею похороненная недавно Федосья стоит и смотрит так жалостливо на всех. Ксюха тут же глаза закрыла, но в обморок не упала, а про себя повторяет: